Роман о Лондоне

— Мы, Шоша, на корабле адмирала Нельсона. Он еще держится на плаву, однако уже дал течь, как корабль дожей в Венеции. Поэтому нас здесь и допекают дантисты, пиорея, паразиты. Да, он и мне выдрал два. Говорит, шатаются. Я видел их — совершенно здоровые, белые, нормальные зубы. На столе у дантиста они мне казались окровавленными кораллами, отобранными у меня, чтобы стать украшением на шее какого-нибудь каннибальского вождя — приятеля англичан. Шекспир утверждал, что море у них серебряного цвета. Это портит зубы. Зато ласкает взгляд, должен признаться, убаюкивает сознание. Вокруг нас бескрайняя пучина, апельсины и лимоны Италии остались далеко. Это не та земля, где бы мы хотели быть. Мы исчезаем в тумане. И вскоре пойдем с тобой ко дну.

— Но ты же мне обещал, ты же обещал, — твердит его жена, — что-нибудь придумать. Мы все время ждали чего-то. И вот до чего докатились. А ведь так хочется жить. И не думать о самоубийстве.

— Мне не нравятся, дарлинг, эти ваши визиты к английскому дантисту. Возьмите американцев — они, как молодая нация, как примитивный народ в отличие от европейцев, ценят свои зубы. Англичане постарели. Потому для них зубы не так уж важны. Свои зубы они выдирают, а вставляют искусственные. Их удобнее чистить. Они не болят. И сделаны из белого фарфора, как и унитазы. Этот дантист понятия не имеет, что надо, а чего не надо говорить красивой женщине. Дантист из Милл-Хилла перед женитьбой повырывал себе все зубы. Точно так же поступила и его избранница. Они решили избавить себя на время медового месяца от мороки с зубами.

Его жена, не прерывая мужа, слушала его шутливый монолог, и сердце ее сжимала жалость. За его иронией, за его болтовней скрывалось оскорбленное самолюбие, тяжесть унижений, адская бездна отчаяния и страданий и что самое страшное — бессилие человека на чужбине. Она просит только одно: не называть ее «дарлинг». Она ненавидит это ласкательное слово, как ненавидит и постоянное «спасибо», ибо в Англии принято благодарить всех: любимую жену, детей, любовницу, а чаще всего — кошек и собак. Ее не занимает ни география, ни Европа, ни игра слов. Она потеряла надежду выбраться живой из этого занесенного снегом дома. Она не желает искать приюта у тетки в Америке. Она оставит его только в том случае, если он расстанется с ней ради другой женщины.

А что, если им вскипятить чайку? Ночь. Холодно. Она дрожит в своей постели. Два ее брата погибли в первой мировой войне, сражаясь против того же самого неприятеля, против которого сражались и нынешние защитники Москвы. Она ничего не ждет от Лондона. Шьет платьица куклам, которые делает на продажу.

Словно бы сбросив с себя забытье, он выскальзывает из постели, где до сих пор грелся, тщательно снова закрывая свое место одеялом, чтобы оно не остыло, пока он вернется. Сует ноги в свои роскошные, поношенные шлепанцы, набрасывает на себя потертый шелковый халат и собирается спуститься в кухню. Скоро им конец, он это знает, но изменить себя он не может. Если он перестанет думать о России, о друзьях, рассеянных по свету, жизнь потеряет для него всякий смысл. Жена сетует на его слова. Женщине нельзя так говорить. Для нее он один свет в окошке. Он не сказал ей, что и сам живет ради нее. Он не принимает всерьез ее упреки. Машет руками, чтоб согреться, и выходит из комнаты. Со свечой в руке спускается на кухню. Идет неслышно, точно призрак, и лишь скрипучая лестница и пол отзываются на каждый его шаг. Увязавшийся за ним котенок пугается его невероятно увеличившейся тени на стене. Залаяли потревоженные соседские собаки. Внизу, на кухне все заиндевело, все бело: из-под двери задувает снег. При его появлении мыши бросились врассыпную. Мгновение, другое он озирается, как бы не понимая, куда попал, и даже пытается что-то рассмотреть сквозь обледеневшие окна, словно поросшие фантастическими морозными цветами и колючками.

Где они? Куда лежит их путь? Куда он увлекает за собой эту женщину, последовавшую за ним столь юным существом? Неужели суждено ей стать побирушкой в Лондоне? И разве может он подсунуть ей свой труп, чтобы и она покончила с собой? Нет, это невозможно, он должен во что бы то ни стало избавить ее от всего этого. Спасти. Она была так предана ему. Никто не имеет права тащить с собой в могилу другое существо.

Все же ему удалось зажечь на кухне газ, чтобы растопить немного снега в чайнике. Вода вскипела. Котенок крутится у него под ногами, наслаждается теплом голубого разгорающегося пламени. И, свернувшись клубком, засыпает. Полная тишина. Угомонились и соседские собаки. Снаружи ледяная ночь, и не вполне понятно, вчерашний ли это день или полночь уже миновала и им предстоит еще один день безумной тысячи и одной ночи.