Романовы

Всё начиналось как обычно — в палатах царского дворца, где последний сын Алексея Михайловича познакомился с букварём и «потешными» книжками с картинками, играл с деревянными конями и пушечками, стрелял из игрушечного лука. В десять лет мальчик оказался на престоле Московского государства и сразу же испытал страшное потрясение — на его глазах прямо во дворце стрельцы расправлялись со знатнейшими боярами, в том числе с его родственниками. С тех пор стрельцы, их русские кафтаны и бороды да и сама Москва стали для царя символом косной и жестокой старины, которую любой ценой надо преодолеть.

Произошло это не сразу. В 1680-х годах Пётр оставался всего лишь декоративным младшим царём, участвовавшим в парадных церемониях. Секретарь шведского посольства Кемпфер описал высочайшую аудиенцию в 1683 году (Петру тогда было 11 лет): «В приёмной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нём, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Пётр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил с своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: “Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?”» А ещё были долгие церковные службы, крестные ходы, именины, поездки по монастырям, едва ли доставлявшие мальчишке удовольствие, — в будущем он с явным отвращением относился к скучным официальным церемониям.

Вместе с матерью и её роднёй Нарышкиными Пётр был отодвинут на «задворки» — в подмосковное Преображенское. Конечно, его учили — читать, писать, зубрить тексты богослужебных книг, давали некоторые сведения по истории и географии. Царь умел и любил петь на клиросе, но, пожалуй, знал тогда меньше, чем его сёстры-царевны. До конца жизни он не умел грамотно и аккуратно писать (автор этих строк может утверждать, что не встречал в бумагах XVIII века почерка более неразборчивого, чем тот, которым государь делал заметки в своих записных книжках) и признавался, что правилами арифметики овладел лишь в 15 лет.

Властная сестра и её окружение не были заинтересованы в приобщении брата-соперника к государственным делам и не готовили его в государи. Можно полагать, что они даже не без злорадства смотрели на мальчика, которого увлекали военные игрушки и воспитывали не чинные бояре, а «улица». Пётр до конца жизни не отличался изысканностью манер, приводя в смущение утончённых наблюдателей.