Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу

В современной историографии принято считать, что Финляндия дважды за столетие пережила радость национального освобождения, оба раза это произошло при непосредственном участии России. В первый раз – в 1809 г., когда страна была вызволена из владычества Швеции и включена в состав завоевавшей ее Российской империи, затем – в 1917 г., когда впервые в своей истории обрела государственно-политическую независимость, без промедления признанную Российской Советской республикой (постановлением Совета Народных комиссаров, подписанным В. И. Лениным{776}). В течение 108 лет отношения Великого Княжества Финляндского и Российской Империи стремительно эволюционировали, однако все это время в финляндской общественной мысли преобладала концепция, обосновываемая несколькими поколениями историков, политиков, деятелей национального движения. Ее в кратком виде сформулировал знаменитый финляндский историк, писатель, поэт, публицист и педагог второй половины XIX в. Сакари Топелиус в самом издаваемом финском учебнике для детей: «финская нация родилась в 1809 году со словами Александра Первого на сейме в Борго»

{777}. Речь императора произносилась по-французски, и в ней он использовал для определения финского народа понятие «nation», а не «population». Официальный перевод был сделан на шведский и русский языки; этот фрагмент по-русски в современном переводе звучит так: «этот народ, возведенный ныне в достоинство наций […] и управляемый согласно своим законам, гарантированных конституцией»{778}

. В Манифесте о государственном устройстве Финляндии (Великого Княжества Финляндского) 1808 г. финны также названы «народом» в значении нации: «В чреде народов, скипетру российскому подвластных и единую империю составляющих, обыватели новоприсоединенной Финляндии с сего времени восприняли навсегда свое место»{779}.

Независимо от того, какую дату считать символическим началом финской нации, с точки зрения формирования национальной идентичности бесспорно, что она рождается именно в период Великого Княжества Финляндского (далее ВКФ), и что форма и стиль имперского правления, национальная политика и идеология собственно российского нациестроительства оказали самое непосредственное влияние на этот процесс.

Среди различных трактовок российско-финляндских политических отношений и представлений о русско-финских межэтнических стереотипах периода Империи важное место занимает миф, который можно назвать «императорским». В нем разные типы взаимодействия нашли как формульное (вербальное), так и образное (символическое) отражение. Речь идет о значительном комплексе нарративов XIX в., связанных с путешествиями и пребыванием самодержцев Романовых и членов их семей на территории Великого Княжества Финляндского. Часть этих источников имеет официальное происхождение (газетные и журнальные репортажи, записи в дворцовых журналах, правительственные документы, фотографии), но окончательную форму «рассказов и случаев из жизни императоров» они приобрели в устной традиции, в повествованиях участников событий с «финской стороны», из которых они были восприняты и включены в научный историографический дискурс.

Мы подвергнем реконструкции один из аспектов императорского мифа о Финляндии, а именно: его место и значение в репрезентациях российского монарха и имперской власти в отношениях «самодержец – народ его Империи», используя те версии, которые бытуют и поныне в финской культуре и историографии. Исследование строится не на текстологическом анализе исторических документов и не на выяснении их происхождения, правдивости и степени научной репрезентативности, а на установлении наиболее популярных сюжетов из всей совокупности нарративов – как достоверных, так и легендарных, прочно вошедших в современное массовое сознание финнов и русских благодаря туризму, научно-популярной и художественной литературе, информации на Интернет-сайтах и т. п. Оставляя в стороне вопрос о типичных инструментах интерпретации реальных событий с целью создания цельного и претендующего на историзм образа «Романовы и финны», мы рассмотрим данный комплекс историй как Текст, ограничившись задачей выявления явной и скрытой мотивации, важной для понимания взаимных этнокультурных стереотипов двух народов, которые остаются органической частью не только обыденных национальных предубеждений, но и научного дискурса об Имперской Финляндии.