Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу

Источниками сведений о путешествиях и посещениях самодержцами Финляндии послужили для авторов главным образом официальные отчеты, материалы финляндской и отчасти петербургской прессы, воспоминания очевидцев событий и в гораздо меньшей степени точно записанные высказывания монархов о стране и ее жителях. В целом можно говорить о том, что представленный в книге подробный перечень сюжетов и «случаев» фиксирует ряд отдельных так называемых «исторических анекдотов», содержащих «представления о представлениях». Главный акцент в них делается на реакции, впечатлениях, ремарках Романовых о Финляндии и на диалогах венценосных особ с финскими поданными. В целом все они образуют своеобразный «императорский дискурс о Финляндии», в котором очень важна именно устность, повествовательность запечатленных в памяти современников и потомков слов и поступков императоров. Даже зафиксированные на письме (например, в мемуарах членов свиты или на страницах газет), они остаются в исторической памяти лишь тогда, когда им дана определенная интерпретация, позволяющая вписать их в заданный образ, который складывается на первый взгляд «стихийно», однако соответствует принципам фольклоризации исторических анекдотов, их проникновения и бытования в массовом сознании. Без специального исследования трудно судить о том, в какой мере они отражали субъективное монаршее видение и восприятие, так же как и ответить на вопрос, стояла ли за ними продуманная позиция государя в отношении финнов или же перед нами каждый раз – конкретная бытовая ситуация с непосредственной реакцией на нее. Следует подчеркнуть, что именно коммуникативный аспект становится доминирующим в этом нарративе.

Все, сделанное и сказанное самодержцами, разумеется, сразу и однозначно трактовалось как важное, значимое, статусное – даже тогда, когда они отдыхали. Такая тенденция имеет универсальный характер и в финском «случае» нет ничего национально-специфического. Важно иное: в последней четверти XIX в., главным образом в период правления Александра III (политика которого в отношении ВКФ отличалась от предыдущего либерального царствования весьма существенно), финское национальное сознание уже в полной мере усвоило миф о своем государстве, и потому император, которому приписывалась роль личного гаранта «договора между народом и правителем» и даже «унии»{787}

, рассматривался как находящийся в определенной системе обязательств в отношении финского народа. Его слова, реакции и действия маркировались и интерпретировались особым образом потому, что им приписывалось осознанное проявление позиции сторон – участников этого «диалога» правителя и подданных.

В самом фактографическом комплексе «свидетельств» можно выделить несколько видов нарратива. Во-первых, это рассказы о конкретных случаях прямого контакта императоров с жителями Финляндии, именуемыми финнами (в значении гражданской принадлежности, так как в строгом, этническом смысле эти люди вовсе не всегда принадлежали к данному этносу). Во-вторых, высказывания и суждения Романовых, зафиксированные на бумаге или приписываемые самодержцам, содержащие оценку или характеристику финнов (и как жителей страны, и как народа) в связи с пребыванием в ВКФ. Наконец, в-третьих, «признаки» их особого благорасположения к жителям региона (приезды на отдых, добрый настрой, щедрые вознаграждения, «простое домашнее» поведение и т. п.).

Повествования о случаях общения самодержцев с финнами призваны подчеркнуть, во-первых, (и это самое главное) личные качества российских правителей – такие как: забота о подданных, доступность для «простых» людей, выражающаяся в желании идти на прямой контакт с «народом», щедрость (частые вознаграждения за хорошую работу, подарки по случаям, помощь в решении финансовых проблем, компенсация причиненного по случайности ущерба), участливость и близкая дистанция при контактах. Все они вписываются в известные формы репрезентации имперской власти и способы создания имиджа государя. Упоминания об этих случаях достоверны и подробны, они составляют большую часть нарративов «императорского мифа». Все они акцентируют индивидуальные или монаршие добродетели государей и «работают» на «светскую сакрализацию» образов государя и государыни. Центральным сюжетом и лейтмотивом этих рассказов становится неузнанность монархов во время их отдыха, когда они одеты в «гражданскую одежду» и появляются с небольшое свитой и охраной или вовсе без них.