Романс о великих снегах

Глаза у Божко округлились и радостно вспыхнули. – Боцман? Ты?

– А разве не похож?

– Глазам не верю! – Тихоокеаныч подошёл к нему, встал по стойке смирно и, шутя, подставил «фанеру» – выкатил грудь.

Бывший боцман раза три постучал увесистым кулаком по «фанере». (Так он делал, провожая моряков на берег). Потом они обнялись, по переменке приподнимая друг друга над полом – и тому, и другому силушки не занимать.

Ребятишки – мал мала меньше – вышли посмотреть на колоритного дядьку с большими усами.

– О! Сколько тут рыбёшки! – восторгался боцман, глядя на детей. – Хорошим неводом работаешь, хо-хо…

Нежданно-негаданно явившийся гость – Батура Григорий Григорич, которого на флоте звали коротко: Грига. Пожилой, но всё ещё полный силы и безудержной весёлости, он вскоре заполнил собой почти всё свободное пространство в доме – качество людей душевных, энергичных. Бывший боцман хохотал, потрясая богатырскими усами, шумно выражал восторг, слушая рассказы о трудовых победах комбайнёра. Садясь на предложенный стул, он тут же вскакивал – не усидеть.

Большие волоокие глаза его сделались влажными, когда сослуживцы стали предаваться воспоминаниям. Боцман то и дело царапал под горлом треугольник тельняшки, выступавшей из-под рубахи.

– Слава богу, свиделись! – Он покачал седою, курчавой головой. – А я как узнал, что ты здесь, на подводной лодке ходишь по степям… Что говоришь? Как узнал? Так тебя ж по телевизору показывали. Ты же золотым зерном заполнил все закрома, все трюмы великой нашей Родины! Герой, бляха-муха!

Да кто бы сомневался, только не я!

– Ладно, брось. Хорошо, что заехал. – Тихоня потрогал тонкий шрам на переносице; синевато-багровый когда-то шрам давно уже выгорел на полевых солнцепёках. – Маринчик, собери нам чего-нибудь на стол.

– Спокойно, у меня всё есть. – Батура сумку растарабарил. – Я загрузился – ниже ватерлинии. Вот, гляди, даже селёдка с тех берегов. Это я нарочно взял. Как напоминание.

Хозяйка усмехнулась, глядя на консервы.

– Нет, ну что вы? Угостить нам, что ли, нечем?

Расположившись за столом, усатый гость потёр ладони, похожие на двух варёных крабов – клешни красноватые, крупные. Приподнимая «краба» над головой, Батура стал говорить нечто странное:

– Парадный обед обычно начинают аперитивом. Аппетит возбуждает. Чаще всего это вермут или коньяк. – Он зазвенел поллитровками. – Что будем? Ваше слово, товарищ маузер.

Маринка с мужем весело переглянулись.

– А мы в сухом доке стоим! – объявил Божко. – Так что извиняйте.

Гость озадаченно подёргал седую усину, желтоватую от никотина.

– Значит, мне придется нынче пострадать. Первый тост, конечно, за Тихий океан. Нет возражений?

– А второй у тебя будет – за Великий океан, – подсказал Божко, посмеиваясь. – Ну, давай, принимай!

После рюмки-другой бывший боцман расстегнул рубаху – жарковато. Золотая «якорная» цепь на шее блеснула. Он раскраснелся как бурак, вспотел. Крылатые усы ещё сильней встопорщились.

Глядя на банку не открытой тихоокеанской селёдки, Батура вздохнул.

– Вот так и мы когда-то… Как селёдка…

Божко пододвинул к нему угощенье – боцман узловатый шрам заметил на руке.

– Это у тебя с тех пор?

– Ну, да. – Тихоня руку опустил под стол. – А ты, Григорич, с флота когда ушёл?

– Да как только, так сразу! – Батура засмеялся, но глаза печальные. – На флоте молодому хорошо, а я уже молью побитый.

– Не прибедняйся.

– Да чего уж тут… – Боцман увидел нежно-розоватую морскую раковину, лежавшую на книжной полке. – Это не оттуда ли? Не с наших родных берегов?

– Оттуда. Угадал.

Закрывая глаза, Батура послушал призрачное эхо океана.

– Скучаю, брат. Сильно скучаю. Даже снится порой, как мы опять задраиваем люки и уходим чёрте куда… – Он огляделся. – А гитара в кубрике найдётся?

– Поищем. – Тихоня к жене повернулся. – Сходи к соседям, попроси. Скажи, такое дело…

Минут через десять, когда Маринка принесла гитару, бывший боцман был уже без рубахи – в старом, местами заштопанном тельнике. Он ходил по «кубрику», мрачно говоря:

– Забыл? Напоминаю. Давление там не постоянное.

Давление увеличивается через каждые десять метров, и на километровой глубине оно составляет уже – сто атмосфер. Дерево, чтоб ты знал, на глубине тысяча метров теряет плавучие свойства. Так что мы бы хрен оттуда выплыли. И хорошо, что ты тогда сообразил. В общем, надо выпить за тебя. Не скромничай.

Услышав скрип дверной петли, хозяин торопливо палец приложил к губам.

Гость моментально сменил пластинку.

– Где я сейчас, ты говоришь? – затараторил он излишне бодро. – Я по снабжению теперь в одной конторе…

О, Мариночка гитару принесла. Ну, значит, так. Парадный обед обычно заканчивают… – Боцман хохотнул, подстраивая струну. – Чёрт его знает, чем там заканчивают. Я никогда, признаться, на обедах этих не бывал. Дружок был у меня, капитан, в загранку ходил одно время, не вылезал с парадных обедов и ужинов. Я от него наслышался.