Романс о великих снегах

Маринка с удивлением смотрела и думала, как этот здоровяк будет играть – пальцы такие крупные, что любой из них одновременно закрывал две или три струны. Однако бывший боцман игрок был ещё тот – для начала семиструнка брызнула веселым серебром, изображая цыганочку или что-то похожее, такое искромётное, что пятки зачесались – поплясать.

Потом глаза Батуры вдруг посуровели. Губы стиснулись так, что усы крылато встопорщились.

– Давай-ка нашу, – сказал он, грустно глядя за окно.

И они с Тихоней запели так задушевно, так проникновенно, что у Маринки мурашки побежали по спине.

Задраены верхние люки. Штурвала блестит колесо. Прощайте, друзья и подруги. Прощайте, Абрау-Дюрсо.

Прощайте, красотки. Прощай, небосвод. Подводная лодка – уходит под лёд! Подводная лодка – морская гроза.

Под чёрной пилоткой – стальные глаза!..

Отложив гитару, боцман неожиданно водки набуровил – молча хватанул полный стакан. Крупная седая голова его, склонившись на грудь, неожиданно затряслась.

– Я вас любил как сынов! Ах ты, господи!.. А что я мог сделать, Тихоня? Я сам после этого кровью харкал три месяца! – Батура отвернулся, шаркнул рукавом по щеке. – Пардон, пардон, хозяюшка. Пробоина случилась в переборке. Ну, пойдём, моряк, я покурю. На флоте не курил, а вот на берегу разбаловался.

Дождь конопатил по тесовому навесу, под которым они стояли, продолжая говорить о службе на морях-океанах. Затем опять сидели за столом, песни пели, друзей вспоминали.

Засиделись – за полночь. Постаревший боцман, заливая свои «трюмы» крепкой выпивкой, погружался всё глубже и глубже в свои переживания и откровения.

Сначала потаённым шепотом, а потом уже во всеуслышание Батура признался, что нередко по ночам слушает «Голос Америки». Через этот «Голос» он узнал о страшной гибели советской субмарины, которая лежала на пятикилометровой глубине, откуда её попытались поднять американцы.

– Субмарина «К-129», – угрюмо сказал гость. – Не слышал про такую?

– Слышал. Только не по «Голосу Америки». Тут, в соседней деревне, жил Горюнов. Скончался в прошлом году. Сын был у него. Единственный. Вот он как раз ходил на «К-129». А мужик этот, Горюнов, он всё хотел допытаться, что там случилось, да как…

Крупные пальцы Батуры побарабанили по гитаре.

– Помер, говоришь? Ну, это хорошо. – Он истошно икнул. – Мёртвые сраму не имут.

– Отяжелел ты, Григорич, – заметил хозяин. – Может, пора отдыхать?

– Я не от водки тяжёлый. От горя. Горько мне и тошно от того, что у нас… Эх, да что говорить! Такие хорошие люди у нас, такие… – Батура смачно выругался, – правители, мать их!

– Тише, – одёрнул хозяин, – ребятишек перепугаешь. Ну, а чего тебе наши правители? Дорогу перешли?

– Да им начихать на людей! Вот чего! Им наплевать на тех, кто на земле, и на тех, кто в море. Ты только представь: наша лодка потонула в Тихом океане. Я не знаю, что там было, взрыв баллистической ракеты или что-то ещё. Ну, потонули.

Крышка. А по морскому кодексу – ты знаешь такой или нет? – по морскому кодексу всякое затонувшее судно является братским захоронением, которое трогать нельзя. Но нельзя его трогать в том случае, когда страна, потерявшая субмарину или пароход – официально об этом заявит. Понимаешь? А наши правители сделали вид, что никакой подводной лодки наша страна не потеряла. А значит, нету никакого братского захоронения. И после этого американцы русскую подводную лодку стали поднимать с пятикилометровой впадины. Прикинь, куда ребята залетели…

Батура помолчал, отрешенно глядя в пол – как будто в глубину пять тысяч метров.

– Ну и что? – осторожно спросил Божко. – Подняли? – Нет, – не сразу откликнулся боцман. – При подъёме субмарина развалилась, треснула пополам. Да всё я понимаю, не дурак. Знаю, что американцы лодку поднимали не из этих, не из гуманных побуждений, как говорится. Там же секретов куча – в нашей ракетной подводной лодке. Вот они и хотели поживиться на дармовщинку. Не получилось. И всё же они молодцы.

– Григорич, извини, но что-то я тебя не понимаю. – Сейчас поймёшь. Американцы подняли переднюю часть нашей лодки, а там – четыре подводника. Что делать? Надо же похоронить. По-человечески. По-флотски. И вот они, значит, опять связались с Москвой, с Кремлём. А наши правители – нет, ты только вдумайся! – они опять официально заявляют: мы никакой подводной лодки не теряли, все наши лодки стоят на базах. Короче говоря, наше правительство отказалось от моряков. Их американцы хоронили.

Вздрогнув, Тихоня приподнялся над столом.

– Как ты сказал?

– Да, да, ты не ослышался. Американцы хоронили русских моряков. С нашим гимном хоронили, с нашим знаменем. Вот такая держава у нас. А мы тут рвём пупы, стараемся, как папы Карлы. Всё какие-то долги отдаём своей любимой Родине.

Что она взамен? У меня вот пенсия теперь – кот наплакал.

Сколько лет я жилы рвал? Сколько кровью харкал?

– Это государство тебе пенсию даёт, а не Родина, – сказал Тихоня, повторяя слова, где-то уже слышанные. – Не надо всё в кучу валить.