Романы Ильфа и Петрова

Антона Павловича кормил, принца Вюртембергского!.. — Идет ли здесь речь о реальном лице, нам установить не удалось. Во всяком случае несомненно, что говорится не о двух разных клиентах, а об одном, т. е. «Антон Павлович» мыслится как имя и отчество принца Вюртембергского, а не писателя А. П. Чехова. На эту соавторскую уловку поддался французский переводчик ЗТ А. Прешак, переведя данную фразу так: «Moi qui ai servi Anton Pavlovitch, qui ai servi le prince de Wurttenberg!» — и снабдив ее пояснением, которое он не озаботился подкрепить фактами: «Anton Pavlovitch Tchekhov était un fin gourmet» [Ilf et Petrov, Le veau d’or, 499]. Фамилии высоких особ типа «Вюртембергский», «Ольденбургский» и др. сопровождались титулом плюс имя-отчество (например: Его Императорское Высочество принц Петр Георгиевич Ольденбургский).

Установилась формула, в которой мастер хвалился услугами, оказанными им в прошлом знатным клиентам. Именование клиента ради эмфазы расчленялось на две части, нередко инвертированных. Каждая из них выражала отдельный аспект данного лица (чаще всего, имя-отчество и титул) и имела отдельное логическое ударение. Что особенно важно, обе части непременно означали одно и то же лицо, а не два разных. (Кроме этих двух частей, фраза могла содержать «verbum serviendi», обозначавший род оказанных услуг: шил, кормил и т. д.).

Приведем примеры. В исповеди Мармеладова [Преступление и наказание, I. 2] упоминается заказчик пошитых Соней голландских рубашек, «статский советник Клопшток, // Иван Иванович». В «Хирургии» Чехова фельдшер с гордостью заявляет, что он «господину Египетскому, // Александру Иванычу, [зубы] рвал». В другом чеховском рассказе, «Капитанский мундир», портной Меркулов хвастается тем, что «на барона Шпутцеля // шил, // Эдуарда Карлыча».

Во всех этих и подобных цитатах две части именования означают одного и того же получателя услуг. И хотя в словах буфетчика: «Антона Павловича кормил, принца Вюртембергского» у носителя русской культуры возникает в памяти прежде всего ассоциация с писателем Чеховым, т. е. лицом, заведомо отличным от принца, тем не менее аналогия с широко распространенными формулами типа «.. на барона Шпутцеля // шил, // Эдуарда Карлыча» подтверждает правильность того понимания, при котором Антон Павлович и принц Вюртембергский — одно и то же лицо.

Обратим внимание, что с некоторыми из названных мастеров у турксибского буфетчика Ивана Осиповича есть сходство и в биографии. Портной Меркулов, давно уже прозябающий в провинции среди «хамов», гордится своей былой славой и благородными клиентами. Как Меркулов кричит на местного дьячка: «Отойди от меня, длиннополая кутья!», так Иван Осипович кричит на подъезжающего верхом казаха: «Отойди, Мамай…» Как Меркулов заявляет: «И помру! Пущай лучше помру, чем зипуны шить!», так Иван Осипович мечтает: «Покормлю вот — и умру!» Как Меркулов получает после многолетнего перерыва большой заказ и настолько счастлив, что готов не брать с клиента денег, так радостный Иван Осипович заявляет турксибовцам: «Мне и денег платить не нужно».

Похоже, что соавторы позаимствовали из данного рассказа Чехова не только синтаксис фразы (лишь по-другому расположив ее члены: «На барона Шпуцеля шил… Эдуарда Карлыча» — «Антона Павловича кормил, принца Вюртембергского!..»), но и «сюжет» (историю мастера) в целом.

Думается даже, что имя-отчество «Антон Павлович» является сознательным намеком на чеховский источник фигуры старого буфетчика. Подобную изобретательную технику сокрытия литературных аллюзий и подтекстов можно встретить во многих местах дилогии — например, в пассаже о «фараоновой корове» [ЗТ 13//4].

В некоторых путевых очерках иностранцев, рассказывающих про СССР, встречаются фигуры, родственные Ивану Осиповичу и другим подобным персонажам русской литературы: таков старый повар, который «смеясь сквозь слезы, вспоминает про свои двенадцать лет у французского мсье и настаивает на том, чтобы мы попробовали его дессерт — «пирожное по-генуэзски, вкуснейшее, честное слово!»» [Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 44].

29//10

Отбыл в лучший мир, иде же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная… — «Иде же несть….» — из кондака «Со святыми упокой…» [Молитвослов, 66,209].

29//11