Ромейское царство

Примечательно, что календари IV–V вв. сочетали языческие и христианские праздники, сопровождавшиеся играми и увеселениями. Эпиграммы Луксория, латиноязычного поэта из североафриканского Карфагена, явно указывают на то, что традиционные языческие игры и развлечения оставались все еще популярными и в первой половине VI в. Любовь к такого рода простым, традиционным развлечениям даже ранними Римскими папами воспринималась не как явное отступничество от веры, а, скорее, недостаточная приверженность ей. В любом случае, подобные праздники и увеселения продолжали выполнять роль поднятия авторитета тех или иных знатных лиц, их устроителей, а народу позволяли отвлечься от будничных проблем.

Книгочеи из числа образованных ромеев продолжали читать греческих трагиков, но истинные театральные представления все более вытеснялись представлениями размалеванных артистов, распевавших непристойные песенки, игрой мимов, пантомимой, которая, сохранившись до VII в., представляла собой танец, иногда одиночный, сольный, на манер балета, под музыкальное сопровождение струнно-щипковой кифарой

и свирелью-авлосом, испускавшей резкие, пронзительные звуки, которые едва ли понравились бы нашему уху. Мимы играли без масок, ставя инсценировки, пьески на мифологические темы, а еще чаще — забавные сюжеты из повседневной жизни, буффонады, клоунады. Труппы мимических актеров или отдельные так называемых «жестикуляторы» иногда развлекали богатых и, случалось, путешествовали под покровительством таких патронов, поскольку общественного финансирования, как это было для актеров со стандартными ролями в греко-римском мире, по крайней мере, с эпохи Юстиниан I (527–565 гг.) более не существовало.

* * *

Принято считать, что вся жизнь ромея сосредотачивалась в семейном кругу. Однако простой люд праздники старался больше отмечать на улице, и только для знати это было неприемлемо. С особым нетерпением ждали воскресного дня: хотя он и считался первым днем недели, но являлся выходным, более того — религиозным днем Бога, когда останавливалась любая чиновная служба, когда умолкал резкий, «колючий голос глашатая» и даже не проводили излюбленных цирковых игр. А впрочем, воскресенья ждали не только для того, чтобы пойти в церковь, но и для того, чтобы предаться развлечениям, то есть тем самым «гадким наслаждениям», на которые усердно пеняли законы Империи. Красноречивый Евсевий Памфил с осуждением писал: «Глашатай призывает на службу, все нехотя реагируют на это, на звуки же кифары или флейты

все бросаются, будто у них выросли крылья».

В такие дни на главных улицах городов и на площадях появлялись музыканты, певцы, длинноволосые танцоры, которых окружали радостные, кричащие, хлопающие в ладоши и приплясывающие зрители. С утра до вечера, толкаясь с соседями, подпрыгивая, поднимаясь на цыпочках, вытягивая шеи, они были готовы смотреть на выступления акробатов, жонглеров, канатоходцев, дрессировщиков животных с их потешными учеными питомцами. Дрессированный медведь, попеременно изображая неудачников, выпивох и простецов, заставлял зрителей покатываться со смеху. Хронист Феофан упомянул о пришедшем из Италии неком Андрее с его рыжей и слепой ученой собакой, который изумлял и веселил народ, приказывая собаке разыскивать заранее взятые у зрителей и спрятанные кольца, отдавать их владельцам и — уж совсем потешно — вытаскивать из толпы присутствующих беременных, развратников, прелюбодеев, скупцов, расточителей, «рогоносцев», так что «говорили, что она имеет дух Пифона», то есть может пророчествовать. Пришедшие из Индии и странствующие по Сицилии и Балканам цыгане представляли прирученных ядовитых змей. Иногда на улицах случалось видеть уж совсем редкую диковинку — привезенного издалека индийского слона, которого римляне называли Луканской коровой, или камилопарда — пятнистого жирафа. Не меньший интерес вызывали увечные и убогие — гиганты, карлики или сиамские близнецы, которым приписывали способность творить чудеса.

Толпу собирали и публичные, показательные казни отдельных, особо важных преступников, проходившие иногда на городских площадях по будним дням, но воспринимавшиеся как некое развлечение. Случалось, им предшествовали поругания тех же преступников, часто устраиваемые на главной улице города или на ипподроме, где их не только оскорбляли, позорили, закидывали грязью, нечистотами, камнями, но, порой, калечили, чудовищно обезображивали или сжигали живьем. Достаточно вспомнить дикие расправы над некоторыми вожаками иконопочитателей или жуткую смерть свергнутого, искалеченного Андроника Комнина, которого публично терзали, подвесив вниз головой, пока не наступила агония.

* * *

К воскресеньям и праздникам готовились заранее, надевали особую одежду. Накануне их наступления вынимали из сундуков и чистили лучшие платья, покупали новую обувку, запасались едой. Тогда даже на столе бедняка появлялись лакомые кушанья.