Ромео во тьме

Когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что оказался в обычной прихожей, что выходила в столовую и на кухню, и где располагалась высокая лестница, которая вела на второй этаж.

Ромео последовал за Мэйзом. Он замер посреди комнаты всего на несколько секунд, словно чутьем определяя дальнейшее направление. И вдруг кинулся, сломя голову, куда-то, по лестнице наверх. Его шаги прогромыхали на втором этаже, прямо над головой Мэйза, а потом неожиданно стихли.

Доминик остался один в темноте. Озираясь по сторонам, он начал пробираться вперед. Он уже не видел в этом доме ничего романтического и интересного и клял себя за необузданную любознательность.

Он боялся темноты. В этом ему стыдно было признаться даже себе самому.

Доминик брел наощупь, вглядываясь в темные коридоры и вслушиваясь в звуки мертвого жилища. Сердце его замирало. Во тьме ему мерещились неясные тени, от движения которых прерывалось дыханье.

Напряжение росло: единственным желанием Мэйза было выбраться отсюда, как можно скорее. Но для этого, надо было сначала найти Ромео.

Но, прежде всего, необходимо было побороть не только собственный страх, но и любопытство, которое все равно было сильнее страха, и заставляло его суетливо и бестолково двигаться вперед, в кромешную тьму, куда не проникал даже лунный свет.

«Интересно… Ромео увидел этот дом во сне, хотя совсем не помнит его. Как же так происходит?…Интересно… Где-то здесь, на первом этаже, погиб его отец…случайная утечка газа…глупо, – думал Доминик, – хорошо, что Ромео об этом так и не узнал. Умер, да и умер. Неприятно, наверное, знать, что твой отец помер от утечки газа. Интересно, где именно это произошло?»

Он поежился, затем вытянул вперед руки и тут же натолкнулся на стену. Ругнувшись про себя, Мэйз проклял того, кто строил этот дом и понатыкал три дюжины окон на втором этаже и на чердаке, и не сделал ни единого именно в том месте, где он сейчас находился. Ему становилось совсем не по себе. Надо было быстрее находить обратный путь, в светлую прихожую, где была хорошо видна лестница наверх. И что он туда сразу не пошел?!

Под ногами его вдруг резко скрипнула гнилая половица. Он замер. Сердце его бешено колотилось: кроме скрипа, он явственно услышал еще какие-то звуки. Он прислушался. На миг воцарилась тишина, но потом звуки повторились вновь.

Кто-то или что-то копошилось в черном углу. «Это мышь! Мышь!» – внутренний голос Мэйза старался перекричать грохот сердца в его ушах. Он торопливо нащупал в кармане брюк зажигалку. Тут к копошению добавился еще один звук…как… хлопанье крыльев… «Это… летучая мышь! Это летучая мышь. Маленькая и безобидная»!

Мэйз выдернул зажигалку из кармана и чиркнул ею, прямо в черный угол.

Свет вспыхнул неожиданно ярко, как от факела, и Мэйз, вскрикнув, с ужасом отпрянул: сморщенным лицом старика, на него из угла глядело существо!

Оно было похоже на огромную птицу с человечьей головой. Оно угрожающе захлопало орлиными крыльями и стало подпрыгивать на когтистых птичьих лапах гарпии. Злобный взгляд морщинистого лица проткнул Мэйза насквозь, как двумя шипами, ноздри крючковатого носа раздулись, и существо, скрипучим, пронзительным голосом закричало: «Иди! Что ты стоишь? Иди туда! Трусливая баба!»

Мэйз застыл, будто врос в пол. Чудовище, тем временем, шипя и раскрывая крылья, мелкими прыжками наступало на него из своего угла, невиданным способом освещенного зажигалкой, как полыхающим костром. «Что ты топчешься на месте! Вечно топчешься на месте! Дыра в полу! Уже дыра в полу! Иди! Вперед! Пошел вон!» – Выкрикивало оно, шипело и показывало раздвоенный змеиный язык.

Доминик попятился и кинулся прочь. Ноги сами привели его к лестнице наверх. Спотыкаясь, он бегом поднялся на второй этаж, который был ярко освещен лунным светом.

Там ужас мгновенно отпустил Мэйза. «Это, должно быть, третий приход от «замеси». Ну и глючит!» – подумал он. Он отдышался и приложил руку к груди. Ладонью он ощущал биение своего сердца. «Оно не бьется. Оно скачет…» – он с силой выдохнул. Огляделся.

По обеим сторонам лестницы двери в комнаты были распахнуты и, ведомый каким-то наитием, Доминик, не задумываясь, повернул направо.

Там он обнаружил еще одну лестницу, которая привела его на третий этаж, в мансарду. Мэйз, почему-то сразу понял, что это был жилой этаж, а не хранилище для хлама. Здесь, наверное, располагались спальни. Мебели, конечно, никакой не было, только голые стены.

Мансарда тоже было ярко освещена луной. В ночи, череда этих пустых комнат выглядела некоей лунной галереей, которая, казалось, предназначалась именно для того, чтобы любоваться небом и его светилами: по всему своду потолка располагались огромные, не заколоченные окна, словно оправы для драгоценных небесных пейзажей. Подле каждого можно было стоять часами и любоваться нерукотворными картинами. Эти картины беспрестанно бы менялись, но оставались неизменно великолепными.