Ромео ощутил, как холодеет затылок. Юноша торопливо натянул на себя джинсы и майку и украдкой вышел из спальни. Растерянно озираясь по сторонам, он прошел через великолепно убранную гостиную, открыл дверь в просторную светлую столовую.
И застыл в ужасе, едва переступив порог:
На подоконнике распахнутого настежь окна, болтая босой ногой, сидел Доминик.
Он пил кофе из тонкой чашечки и обозревал изумительный вид на реку. Он был одет только в темные пижамные штаны. Волосы его были взъерошены со сна.
Он мгновенно повернулся к Ромео.
Ромео смотрел на него, в голове его зароились мысли, одна отвратительнее другой. Он не хотел внимать им, не хотел им верить, и ощущал, как рушится все вокруг, как его сердце, разрывая артерии, падает в никуда, как стыд затмевает его разум. Он хотел сказать, спросить, узнать, но не мог вымолвить ни слова, ведь он боялся, что оправдаются его самые постыдные подозрения.
2.
Доминик, хотя и понимал, что вот-вот Ромео проснется и войдет в эту комнату, и готовился к этой утренней встрече, все равно на миг растерялся, как только растрепанный и бледный, с черными кругами вокруг глаз, юноша переступил через порог.
Доминик пока не мог найти нужных слов. Поэтому для начала он сказал просто и тихо:
– Привет.
– Привет… – с досадой повторил Ромео, – привет…и все? Ты не хочешь мне сказать, что… – он замешкался, – что…что-нибудь… Где я? Что я здесь делаю?!
Доминик ласково улыбнулся и произнес:
– Ты не помнишь, что было вчера, не так ли? – вопрос был излишним, так как он, памятуя указания Дрына, лучше всех знал, что Ромео не помнил ровным счетом ничего. – И этого ты не помнишь? – он приложил указательный палец к своей груди и скользнул им вниз, к животу, где от пупка, белесой змеей, вверх вытянулся длинный шрам.
Ромео поморщился, потому что все шрамы мира вызывали в его сознании только лицо Люциуса О.Кайно, и отрицательно покачал головой. Странные вопросы Мэйза еще больше насторожили его. Ромео изо всех сил копался в своей памяти, но это ничего не дало.
Доминик видел его смятенье. Он наблюдал за его смятеньем, догадываясь, о чем тот сейчас думал. Он бы хотел просочиться в его небесные глаза, проскользнуть в мысли, внедриться в каждую клетку его юного гладкого тела, прикосновение к которому возносило его к небесам, затмить собой все его существо. Он хотел бы заполнить собой и только собой все его помыслы, стремленья и желанья, он хотел бы вынуть из него его собственную душу и вложить вместо нее свою!
Доминик смотрел на Ромео, и желание обладания вспыхнуло в нем с новой силой. Он спрыгнул с подоконника, приблизился и положил руку на голову Ромео. Шелковистые пряди вновь скользили между его пальцев.
В это мгновение Ромео все понял. Он закрыл лицо руками, но не попытался отстраниться, а застыл, как изваяние.
Он тоже хотел его или так его боялся?
– Посмотри на меня, – произнес Мэйз еле слышно. Ромео еще сильнее стиснул лицо ладонями.
«Посмотри на меня», – властно повторил Мэйз.
Нет, ему не надо было смотреть: это лицо коварно, оно смертельно опасно, оно гипнотизирует, оно подчиняет.
Ромео хотел отстраниться, убежать, ударить его, сделать хоть что-нибудь, но он был разбит и опустошен, и поэтому просто стоял и ждал, что будет дальше.
«Мэйз все равно заставит меня делать то, что он хочет. Какой смысл сопротивляться…» – горько подумал Ромео и с обреченным послушанием поднял на него глаза.
Доминик довольно улыбнулся:
– Вот и хорошо. Давай позавтракаем, а? – он кивнул на красиво сервированный стол.
Ромео автоматически подошел к столу и рухнул на стул. Он чувствовал себя дырой в пространстве, на дне которой пульсировала боль, он осознал, что вчера совершил какую-то роковую ошибку, и ничто и никогда теперь не будет как прежде.
Появление Доминика Мэйза с самого начала, разом перевернуло все с ног на голову. И он принял это. Каким-то непостижимым образом он принял все. Мало того, Ромео был счастлив этим переменам, он верил, что дорога, которую указывал ему Мэйз, прямиком вела его к свободе. Как он мог быть готовым к такому ее повороту? К повороту, за которым таилась бездна.
Но, в конце концов, разве не ему выбирать, -что, когда делать и с кем? – Кричал его внутренний голос. Разве он невольник? Раб? Разве он не может исправить свои собственные ошибки? Рразве он слабак?
Кровь прилила к его голове, душа рвалась на борьбу.
– Почему так? – спросил Ромео то ли его, то ли себя.
– Не знаю. Так получилось. Все из-за тебя, впрочем.
– Что?!! Да как ты!… – он вскочил, глаза его метнули молнии.
– Эй-эй, поостынь! – Велел ему Доминик.
– Черт! – Воскликнул Ромео, – Да если бы я знал, что ты – голубой, я бы на милю к тебе не приблизился! Черт! Черт! Я не голубой! Не гей! Я не могу! Не могу! Не хочу! Нет!
– Понимаешь, Ромео… – со своей неподражаемой улыбкой произнес Доминик, – я ведь тоже обычный мужик, никогда не был геем. И впредь не собираюсь.