Я шагаю через пустыни Египта и степи России с Наполеоном. Наши триумфы, наша жестокость легендарны, наше отступление по морозному аду – наше искупление.
В Веракрусе мы вспомнили Аламо, когда вторглись в Мексику с моря и разгромили мексиканскую армию на их собственных улицах.
Я умираю в пыльной канаве рядом с пшеничным полем в месте под названием Антитем, затем возвращаюсь к жизни.
На стенах древнего Пекина я стою бок о бок с героями, чтобы отбить орду китайских бандитов, которые ищут смерти всех дьяволов-иностранцев. В течение пятидесяти пяти дней мы держимся, сотня морских пехотинцев Соединенных Штатов, победившая двухтысячелетнюю империю.
Я чувствую, как дерево и ткань моего одноместного истребителя СПАД содрогаются под треск пулеметов. Я смотрю, как «фоккер» разваливается в воздухе, и его крылья горят, пока он падает, вращаясь, на линию Западного фронта, далеко внизу.
Я люблю девушку из индейского племени черноногих по имени Серебристая Лиса.
Я знакомлюсь с Хемингуэем в Испании и сражаюсь в окопах, вдыхая ядовитый газ.
Я спускаюсь на парашюте в Нормандию в День Д.
Я участвую в войнах – в Малайзии, Вьетнаме, Корее, Камбодже, Франции, Бельгии, Австрии, Германии, Японии, Афганистане, Алжире, Стамбуле и Пекине, в Иерусалиме, в Акциуме, Риме, Париже, Форте Питт, Йорктауне, Москве, Осаке, Камбрее, Фландерсе, Белло Вуде, Гернике, в Сахаре, Кайене, Берлине, Дьен-Бьен-Фу и Ханое.
Все они были мной… Это я. Вечный Воин. Рука Господа, Хозяин Войны. Бессмертный дух, не имеющий начала, и, возможно, конца, только вечность страданий и сражений, и приливы и отливы битвы. Ни покоя, ни отдыха. Ни любви, ни семьи, ни дома. Меч – моя единственная возлюбленная, изрубленное в боях знамя – моя библия.
Мои орудия и мое оружие – камень и дерево, бронза и железо, сталь и адамантий, я живу жизнью воина, умираю смертью воина тысячи раз, снова и снова. Мои жизни выстраиваются позади меня как на параде, и я вижу их все, словно смутные силуэты, марширующие по Голгофе.
Я пострадал от кончика копья и топора палача, рубящего меча, стрелы и арбалетного дротика. Я тонул. Меня сжигали. Распинали. Взрывали. Я чувствовал петлю висельника.
И всегда эта боль приводила только к завершению, которое никогда не становилось настоящим угасанием, только еще одним началом бесконечного, вечного цикла крови и борьбы, столь же неизбежного, как восход солнца, как фазы луны, вращение звезд, падение дождя.
Логан проснулся, словно от долгого сна.
Обрывки воспоминаний рассеивались, как дым; предчувствия, разрывающие душу, осознание странного происхождения Логана и уникальной судьбы уже забылись, погребенные в его подсознании на этот день, на столетие, а, возможно, и навсегда.
Руками в запекшейся крови Логан потянулся вверх и вцепился в край компьютерной стойки. Он открыл глаза, но даже тусклое аварийное освещение казалось слишком ярким, слепило, и он заморгал. Поднявшись, Логан встал на подгибающиеся ноги и обнаружил, что стоит над трупом.
Человек средних лет, с рыжевато-каштановой бородкой, круглые очки упали с изуродованного лица, глаза закрыты, словно он отдыхал, губы застыли в странной полуулыбке.
– Я знаю этого человека. Из воспоминаний… из сна… Сна о том, как умирал… – голос Логана, хриплый от долгого молчания, сорвался в надрывный кашель. Чувствуя дрожь в ослабевших ногах, он поднял руку и наткнулся на искрящиеся провода, свисающие из поврежденных щек. Без церемоний он вырвал их, вытащил датчики из своего мозга со струей наполовину свернувшейся крови.
Он взвыл от боли, и эта боль напомнила ему недавние страдания. Память проснулась, нахлынув волной. Лица, фигуры и знакомые голоса заполнили его мозг – все они были связаны с его мучениями, их голоса, колючий поводок, который обнажал его душу и прожигал его до костей. Они с ним что-то делали, накачивали наркотиками, рвали на части и снова склеивали обратно. И эти невыносимые мучения повторялись снова и снова, замыкаясь в бесконечную петлю.
Но одно лицо выделялось в его мозгу, затмевая все остальные. Лицо хищника, худое, голодное на высоком и тощем теле. Черты патриция, безволосый скальп, прямоугольные очки, из-за которых смотрели глаза жестокого хищника.
Логан знал, что это лицо его создателя и мучителя. Его бога и его дьявола. Того, кто лишил его человечности, чтобы превратить в живое оружие.
Значит, только справедливо, чтобы Профессор стал следующей жертвой Оружия Икс.
Глава 17. Штурм
Кэрол Хайнс набрала на клавиатуре код Профессора и открыла герметичную дверь. Профессор пошел вперед по жаркому, узкому, извилистому лабиринту коридоров и вентиляционных шахт к стальному пандусу. Они поднялись по наклонной плоскости в центр управления реактором, где плавился адамантий. Она вскоре поняла, где они находятся.
– Профессор, если бы мы могли очистить охлаждающую смесь, мы бы, по крайней мере, спасли комплекс.