Россия 2020. Голгофа

— С руками и заберут. Ты что, москвичей не знаешь? Мало нас тут давили?

— В Москве сейчас другие люди.

— Еще и хуже. Эти — голодные…

Все внимательно слушали перебранку двоих бизнеров.

— Зависит от того, как договоримся и сколько занесем, — продолжил мысль Ильясов, — в конце концов, кушать всем надо, да. В Москве сейчас тоже нехорошо, они сговорчивыми будут…

— Это пока. А потом…

— Договариваться придется все равно, — сказал Павел Муратов, министр внутренних дел, — в одиночку мы не вытянем. Русским только железку перекрыть, и все, приплыли.

— А как с их Сибирью, а? — передразнил Ренат Хафизов, министр иностранных дел. Агрессивный националист, он был лидером фракции, которая выступала за максимально жесткие отношения с Россией. Его можно было понять — с одной стороны, он ничего серьезного не хапнул, с другой стороны — его пост, пост министра иностранных дел нужен только в независимом Татарстане. Совсем независимом…

— Подпишем договор о широкой автономии… — сказал Ильясов. — Может, русские пойдут на Конфедерацию. Армия тоже должна быть единой.

— Ага. Как только армия будет единой, так независимость и кончилась, — сказал Хафизов.

— Правильно, — поддержал и Зарипов, — если у нас со всех сторон Русня, то пусть она нас и охраняет. Бесплатно.

— А порядок наводить? — спросил Ильясов.

Все замолчали. Отлично понимали, о чем пойдет речь — о вводе войск в республику. Русских войск.

— Это же… предательство… — сказал Хафизов, — мы сами себя предаем…

— Сами себя? — жестко сказал Ильясов. — А кто нам порядок наведет? Ты?

Министр иностранных дел ответить не смог.

— Посмотрите, что на улицах делается. Беспредел. Меня самого пытались ограбить. Остановили машины… там гранатометы, пулемет — за малым не перестрелялись. Как дальше будем жить? Что с бородатыми делать — их день ото дня больше. Кто хочет в халифате под кавказцами жить? Мы, татары, или кто?

— Правильно, — поддержал и Хафизов, — Татарстан есть Татарстан, и мы никому не позволим здесь устанавливать свои порядки!

— Это ты пойди и им скажи, — сказал Муратов, — вон, они в километре собрались! Пойдешь, скажешь?

— Это ваша работа! — возмущенно взвизгнул Хафизов.

— Вот и заткнись!

Со спины к Идрисову подошел человек в форме и с автоматом. Никто не заметил, как он зашел, но вообще-то это было наглостью — заходить в кабинет во время заседания правительства. Тем более с оружием.

Идрисов встал, успокаивающе махнул рукой:

— Продолжайте. Я сейчас…

Пошел к выходу.

— Ильшат-хазрат, — спросил Зарипов единственного священнослужителя, присутствующего на заседании правительства, — а вы что скажете?

Но его никто не слушал. У Муратова зазвонил телефон, он послушал. Затем резко встал и тоже пошел на выход, ничего не говоря.

Хафизов, который всегда отличался чувствительностью к подводным течениям, первым соображающим, откуда ветер дует, встал и пошел к завешенному тяжелой портьерой окну…

— Что там? — Идрисов выбил сигарету из пачки «Мальборо», сунул в рот.

— Товарищ председатель правительства… — полковник МВД Нигматуллин, прошедший Чечню боец ОМОН, поправил автомат, висящий на груди на хитром ремне, — только что передали по связи. Толпа идет сюда. До полутора тысяч человек, вооружены.

На самом деле уже до семи тысяч. Просто не смогли правильно оценить…

Идрисов принимал решения мгновенно. И когда он был в бизнесе, и когда он был во власти — и сейчас.

— К вертолету! Быстро!

— А эти?..

— Ай…

Идрисов побежал по коридору, и полковнику ничего не оставалось, как последовать за ним, на ходу выкрикивая команды в микрофон, закрепленный на горле…

Разъяренная толпа лавой катилась по улице, и ничто не могло ее остановить. Наверное, ни один из тех, кто был сейчас в этой толпе, не осмелился бы на подобное в одиночку или даже вместе с друзьями. Люди испокон веков испытывают некий пиетет к власти, даже самые жестокие и отмороженные. Непросто идти на автоматные стволы, тем более на стволы бронетранспортеров. Но толпа — это нечто другое, не сопоставимое с природой нормального человека. Попав в толпу, человек утрачивает свою индивидуальность. Свои мысли. Чувства, страхи. Он становится частичкой чего-то большого и несоизмеримо более мощного, чем он сам. И отрекаясь от себя, он отрекается и от страха смерти, потому что потеря одного-двух из семи тысяч, право же, не так и существенна…

Озверевшая, вооруженная, подогретая водкой, анашой и погромными словами толпа катилась вперед, и милосердия от нее ждать никому не стоило…