Подлежала его стратегия ревизии и по другой причине: расколоть Литву, опираясь на ее православно-католические антагонизмы, стало теперь немыслимо. Бушевавшая в Европе Реформация все изменила. Теперь православные магнаты Литвы думали о союзе не столько с Москвой, сколько с католическими панами, для борьбы с общим врагом — протестантизмом, стремительно, как поветрие, охватывавшим городские круги и образованную молодежь в Литве и Польше. Дело шло к унии между этими двумя странами. Уже не личной, как раньше, а государственной, к образованию Речи Посполитой.
Короче говоря, момент для возобновления штурма Литвы был так же безвозвратно упущен Василием, как и момент для второго се- куляризационного штурма внутри страны. Колоссальные усилия, затраченные Иваном III на разработку антилитовской стратегии, пошли прахом.
Сколько-нибудь дальновидному политику было ясно, что спустя поколение Москва и впрямь может оказаться зажатой в клещи между Речью Посполитой и объединенными татарскими ханствами, за спиной которых маячила Турция. Час выбора пробил. Немедленно надо было решать: с кем и против кого Москва. Кто ее союзники и кто враги?
Европейские дипломаты настойчиво склоняли ее к антитурецкому альянсу. И теперь, когда недобитые татарские гнезда трансформировались в гигантский гангстерский союз, способный в одночасье посадить в седло сотни тысяч всадников, такой альянс превращался из платонического пожелания в политический императив. В любом случае, однако, острие московской стратегии следовало повернуть с Запада на Юг. Ситуация требовала повторения Угры.
Зародилась эта мысль, конечно же, в среде нестяжателей. Даже самый миролюбивый из них, Максим Грек, постоянно поучавший царя: «почитай не того, который вопреки правды поощряет тебя к бра- ням и войнам, а того, кто советует тебе любить мир и тишину с соседними народами» — и тот советовал наступать. И именно на Юг. «Против обоих мучителей [т.е. Крыма и Литвы-Польши] стоять неудобно, пагубно, чтоб не сказать невозможно, тем более, что и третий волк ополчается на нас. Это змея, гнездящаяся в Казани». Москва, считал Максим Грек, должна немедленно атаковать Казань и сразу же повернуть армию на Крым.68
Для новой Угры, однако, требовался новый Иван III. А его на горизонте не бйло. Даже татарский штурм 1521 г. ничему Москву не научил. Её внешняя политика оставалась вялой и неповоротливой. Острие её стратегии по-прежнему было повернуто на Запад.
Стагнация парализовала и внутреннюю политику. Церковь продолжала расширять свои владения. О союзе государства с либеральной интеллигенцией, так счастливо складывавшемся в начале столетия, и речи уже не было. Предоставленные самим себе нестяжатели изнемогали в борьбе с иосифлянами, которые, как мы уже знаем,
68 Сочинения преподобного Максима Грека..., ч. 1, с. 102; В. Ржига. Максим Грек как публицист. Труды отдела древнерусской литературы, т. 1, М. — Л., 1934, с. 113,114.
нашли новую золотую жилу и усердно ее разрабатывали. Тот самый идеологический трюк, что не сработал, как мы помним, в своё время с Иваном III, употребили они теперь с удвоенной силой для просвещения Василия. Псковский монах-иосифлянин Филофей прямо обратился к великому князю с посланием о Москве — «Третьем Риме». Предназначалась ему мессианская роль защитника христианства на земле до второго пришествия Христа: «Един бо ты во всей поднебесной христианам царь».
Иосиф, потерпевший поражение в открытой идейной схватке с нестяжателями, естественно, присоединился к призыву Филофея. Он больше не предавался медитациям о царях и тиранах. Вместо этого объявил он Василия «главою всего», наместником Бога на земле.69 А поскольку «церковное стяжание суть Божье стяжание»,70 надлежало наместнику Бога, разумеется, столь благочестивому делу всячески содействовать (а не покушаться на него, как некоторые). Недурной, согласитесь, обмен: вы нам монастырские богатства, а мы вам иллюзию. Мудрено ли, что с Иваном III сделка не состоялась?
Тем не менее у предложенной иосифлянами иллюзии былотвер- дое и вполне практическое ядро. И касалось оно вовсе не объявления Василия верховным вождем всего христианского человечества (оценить эту высокопарную риторику сможет лишь его сын, Иван IV, у самого Василия не доставало для этого воображения), но благословения церкви самодержавного переворота внутри страны. Тем более было это соблазнительно, что плата за такую услугу требовалась сравнительно скромная. Не столько даже новые земли (земель было больше, чем достаточно), сколько головы вождей нестяжательства. Требовалось, иначе говоря, от Василия всего лишь пожертвовать юной русской интеллигенцией, а значит, и самим духом московских Афин — драгоценнейшей частью наследия, оставленного России его отцом.
Он пожертвовал. Достаточно просмотреть заметки германского посла Зигмунда фон Герберштейна, дважды посетившего Москву в царствование Василия, чтобы в этом не осталось ни малейшего со-
А. А. Зимин. О политической доктрине Иосифа Волоцкого, с. 175.
В. Малинин. Цит. соч., с. 128.