Россия и Европа. Т.2

«было слишком невежественно и легкомысленно, чтоб оценить или даже только понять этиученые галлюцинации». Но «тем не менее, было убеждено, что как только оно бросит перчатку нечестивому и дряхлому Западу, к нему устремятся симпатии всех новых патрио­тов, принимающих свои смутные надежды за истинную националь­ную политику, равно как и покорный энтузиазм толпы, которая всег­да готова подхватить любую патриотическую химеру, если только она выражена на том банальном жаргоне, какой обыкновенно упот­ребляется в таких случаях. Результат был тот, что в один прекрас­ный день авангард Европы очутился в Крыму».³¹

³¹ П.Я. Чаадаев. Цит. соч., с. 281-282.

Так думали в середине XIX века люди, желавшие «любить свое оте­чество по образцу Петра Великого, Екатерины и Александра» и осознавшие вдруг, что их страна против них. Правительство вини­ли они, как видим, лишь в «невежестве и легкомыслии», в том, что последовало оно призыву «мнимо-национальной реакции». Главная вина, с точки зрения Чаадаева, лежала именно на обществе, на его «новыхучителях», которым с искренним воодушевлением поверила николаевская элита. Нет спора, Чаадаев недооценил страшную силу того, что сейчас называется административным ресурсом государ­ства. Недооценил и того, что, сделав своим знаменем Официальную Народность, само правительство стало инициатором этой реакции. Но при всем том он нечаянно ответил и моему корреспонденту, ут­верждавшему, как мы помним, будто «официальная идеология не проникла в души подданных».

По свидетельству Чаадаева, проникла. До такой степени проникла, что именно подданные и подсказали императору «бросить перчатку не­честивому и дряхлому Западу». И бросил он её, причем, «в полнейшем согласии с желанием страны». Вот сейчас и получим мы документаль­ную возможность познакомиться с тем, чему учили общество новые властители его дум (а заодно и проверить свидетельство Чаадаева).

Глава шестая Рождение

наполеоновского комплекса ПОГОДИН О ЕВрОПв.

Год 1838 Хотя Чаадаев как будто бы

достаточно прозрачно намекнул нам, что представлял собою мир николаевской элиты (или, как сказали бы мы сегодня, мир развитого национализма), но сейчас, прежде чем вступить в него, я должен все-таки предупредить читателя, что ожи­дает его немало сюрпризов. Прежде всего мир этот настолько отли­чается отчаадаевского, словно бы эти люди не современники Петра Яковлевича и тем более не соотечественники, но явились из другой страны, из другого времени. И вопреки тому, что думал Чаадаев об их ретроспективных утопиях, явились они не из прошлого, а из буду­щего России. Но кделу.

Начнем с Погодина. В отличие от своего соредактора Шевырева или, допустим, от Гоголя, был он человеком очень практичным, аб-