Россия и европейский империализм

Связан верховнейшаго молитвою, святотать летающий,лютее паде от воздуха и сокруши голении иже криле восприят, внезапу ног лишися.Тогоже верховнейшаго молитвами и его тезоименитаго трудами,свейский Симон, мняйся от гордыни не по земли ходити,устрелен охроме на постыдение своей гордости[120].

Однако, здесь есть и другие возможные смысловые планы: во-первых Карл XII был знаменит скоростью своих передвижений, во-вторых еретик-протестант «непочитатель Креста святаго и лжехристианин» вполне сопоставим с гностиком Симоном.

В разработке этого сюжета ощущаются принципы барочной эстетики: аналогия возможна не только по подобию, но и по несходству:

Во имя Иисуса Христа Петр хромаго смиреннаговоздвиже и утверди,во имя Тогожде Иисуса Петр ныне гордо ходящагоохроми и крепкаго обезсили[121].

В завершении этого сюжета, отметим, что сюжет о падении Симона волхва нашел свое отражение в изобразительном искусстве, в частности, в Петровских воротах Петропавловской крепости, созданных в 1716–1717 годах по проекту Доменико Трезини (деревянный рельеф, изображающий падающего Симона и молящегося апостола Петра вырезал немецкий мастер Карл Оснер Старший). Вероятно, служба в честь Полтавской баталии повлияла на замысел Трезини, или он действовал по прямому указанию царя.

Весьма своеобразно представлен в службе сам Полтавский бой:

Якоже древле триех отроков,Такожде и нас, посреде огня вражия стоящих,за благочестие невредных сохранил еси,врагов же пояде пламень[122].

Сравнение русских воинов с тремя отроками Ананией, Азарией и Мисаилом в пещи огненной (Дан. 3, 23-91) вряд ли случайно. В святоотеческой традиции встречается мнение, что они были военачальниками на службе у царя Навуходоносора[123] и, в любом случае, их мужественное свидетельство о едином Боге осмыслялось, как воинский подвиг[124]. С другой стороны, это сопоставление тем более удачно, что, согласно книге пророка Даниила, «поднимался пламень над печью на сорок девять локтей и вырывался, и сожигал тех из Халдеев, которых достигал около печи. Но Ангел Господень сошел в печь вместе с Азариею и бывшими и выбросил пламень огня из печи, и сделал, что в средине печи был как бы шумящий влажный ветер, и огонь нисколько не прикоснулся к ним, и не повредил им, и не смутил их» (Дан. 3, 47-50). Данный образ логически проистекает из рассмотренного выше представления о шведах, как о новых вавилонянах и о Карле, как о новом Навуходоносоре. Однако, он также отражает историческую реальность – во-первых жестокий огонь с обеих сторон[125]

, во-вторых сравнительно малые потери русских войск по сравнению со шведскими – 1345 убитых русских против 9000 шведов[126].

В каноне также отражается бегство Карла XII в Турцию:

«Камо, изгнан, бежиши, супостате?В стадо агарянское,полки своя в поражениеи плен оставив,о сем мы воспоим Господаи превозносим во вся веки»

[127].

Слова о «стаде агарянском» показывают прекрасное знание Феофилактом реалий турецкой жизни: как известно, турецкое общество делилось на военное сословие («мужей меча» – сипахи) и трудовое-податное, так называемую «паству», или «стадо» (райя, или райаты)[128]. Приравнивание к райе означало утрату воинского статуса. Таким образом, Феофилакт позволяет себе тонкое издевательство: вчерашний король и воитель ничем не отличается от простого турецкого крестьянина. Но и для тех, кто не знал турецких реалий, была очевидна издевка как над неверными турками, которые уподобляются скоту, так и над Карлом XII: свейский лев становится трусливой овцой, бегущей в чужое стадо.

Отражается также и сдача в плен шведов после Полтавской баталии:

«Вскую полагаете оружие супостаты?На се ли внесосте е в страны наша?Да якоже Голиаф своим мечем поражен есть,тако и вы от своего оружия пострадаете»[129].