Россия и русские в мировой истории.

Зомбарт, яркий представитель антилиберальной, но не христианской консервативной немецкой мысли и идеологии начала XX века, испытавший влияние Ницше, глорифицирует очевидно нехристианский героизм. По его толкованию, разным народам изначально свойственна либо эвдемонистическая <бьющая через край витальность, эротизм>, проявляющиеся в упоении войнами, завоеваниями и наслаждением жизни, либо противоположная склонность к аскетизму и чувству долга народов <мещанских>. Однако <долг>, который мы находим у воплощенного пуританина Б. Франклина, вызвавший оправданный сарказм Зомбарта, сводится к таким добродетелям, как <не объедаться>, <копить> или <помолиться Всевышнему о ниспослании еще большего успеха и богатства>, – вовсе не христианская аскеза, как и франклиновское суждение: <Человек, которому Бог дал богатство и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и превосходное знамение милости>86.

Преодоление искушения как властью, так и хлебом – вот антипод и франклиновской добродетельности, и зомбартовскому <наслаждению завоеванием>. От <похоти властвования> предупреждал Бл. Августин, вероятно чувствовавший, как сильно языческое <героическое> начало в его соотечественниках. Папа Григорий Великий в конце VI века, приводя пример Св. Бенедикта с его монашеским отречением от мира и ветхозаветного Иова, лишившегося всего, но непреклонного в вере, обращался с проповедью покаяния и отречения: <Пусть каждый окинет взором течение своей жизни, и он поймет, как мало ему было нужно>87.

Полемизируя с М. Вебером, В. Зомбарт не связывает эволюцию духа с религиозно-философскими основами сознания. Признавая, что и <среди пуритан были большие капиталистические предприниматели> (этим термином Зомбарт характеризует не фабриканта, а <героический авантюризм>), он сильно <сомневается, обязаны ли они своим величием этике пуританизма или же совершенно иным свойствам крови и стечению обстоятельств>88. Однако его же пример дневника Б. Франклина, который действительно может служить шаржем на <мещанство>, демонстрирует именно конфессиональную подоплеку, которую так ясно описал Вебер. Она же, помимо методичности и рациональности, также включает и невиданную уверенность в своем особом предназначении, которая рано или поздно должна была проявиться во вполне зомбартовском <героизме>.

86 Брэдфорд У. Франклин Бенджамин, де Кревекер Сент Джон. М., 1987,

с. 425-429.

"Цит по: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992,

с. 39.

8 Зомбарт В. Буржуа. М., 1994, с. 200, 232.

69

Потомки <аскета> и мещанина> Франклина проявляют во второй половине XX века скорее психологию <народа-завоевателя>, наслаждающегося властью. Очевидная трансформация американского <буржуа> демонстрирует в большей степени научную точность веберовского акцента на религиозно-философской парадигме как основе современного экономического демонизма, самым впечатляющим образом дополненного и <теологизированного> (Карл Шмитт) пафосом героического овладения всем миром и доктриной <божественного предопределения> – Manifest Destiny. В ней сквозит языческая мораль <что дозволено Юпитеру – не дозволено быку>, которую оправдывает Зомбарт для народов-завоевателей. Сегодняшний гедонизм <американского образа жизни> логически покончил и с бытовым аскетизмом, ханжеским началом пуританина, который был не чем иным, как приземленным рудиментом апостольского христианства с его общим для всех христианских народов – будь то православные, или католики – идеалом аскезы, искания Царства Божия, но не построения земного рая. В философском смысле аскетизм определяется, прежде всего, самой жизненной установкой, затем уже соответствием ей жизни. Аристократ, готовый пожертвовать дворцом в любой момент ради одного вызова чести и превратиться в воина на службе сюзерена, – больший аскет, чем <буржуа> Франклин, отказывающий себе во всем ради накопления, исповедующий, что <богатство должно путем прилежания и умелости постоянно расти… повсюду распространять счастье>.