Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Иногда неожиданные. Иностранный специалист, вызванный из-за границы, чтобы помочь русскому трону, незаметно для окружающих на этот трон сел. Если разобраться, то всех российских государей, начиная с Екатерины II, с учетом их немецкой крови, заграничного воспитания, прочных родственных и деловых связей с другими европейскими дворами, привычкой опираться на чужеземных экспертов и т. д. можно рассматривать как главных иностранных специалистов (управленцев-менеджеров) Российской империи.

Второе пришествие «варягов» произошло буднично и незаметно. Сначала на трон ненадолго присела нерусская вдова Петра Великого, которую петровские сподвижники и иностранцы посчитали гарантом продолжения реформ. Затем к царской короне примеривался Бирон. Наконец, на престол взошла Екатерина II, сумевшая достичь вершины потому, что честно «выиграла конкурс на замещение вакантной должности», доказав сначала двору, гвардии и иностранным послам, а затем и всей России свою способность управлять империей лучше, чем кто-либо другой.

С этого момента иностранный менеджмент оказался встроен в русский царизм уже не на договорной основе, как это когда-то происходило на Руси с «князьями-контрактниками» (некоторые русские города на определенных условиях нанимали княжескую дружину на работу в качестве охраны), а в рамках устоявшихся правил престолонаследия.

А раз так, то многие упреки, которые на Западе привычно адресуют русским, справедливо переадресовать самой Европе – именно она в течение длительного времени поставляла России управленцев.

В случае успешного царствования вопрос о происхождении «менеджера» подданных Российской империи волновал мало. Екатерина II воспринималась как истинно русская императрица, действующая в национальных интересах России. Зато неудачникам, вроде последнего российского императора, об их иностранном происхождении, естественно, тут же напоминали. Во время Первой мировой войны немалое число российских обывателей искренне считало, что неудачи на германском фронте во многом объясняются предательством, «свившим гнездо» в немецкой семье царя.

Николай I сумел стать самым русским иностранным менеджером в истории Российского государства. Немецкая кровь и английская няня, конечно, сыграли свою роль в формировании столь незаурядной личности, но оказалось, что и русская кормилица – это тоже немало.

На перекрестке национальных интересов: декабристам налево, императору направо, народу прямо

Русская история считает декабристов и Николая I антиподами. С этим согласны как монархисты, так и последователи «культа пяти повешенных». Между тем два столь разных плода имеют схожую генетику, да и выросли на одной и той же ветви, что в жизни случается нечасто.

Николай точно так же, как и декабристы, горячо переживал трагические события 1812 года, рвался в армию и лишь по настоятельной просьбе Александра I, по сути равносильной приказу, был вынужден остаться дома. В своих мемуарах Николай так пишет об этом времени и чувствах, которые охватили его и брата Михаила:

Наконец настал 1812 год; сей роковой год изменил и наше положение. Мне минуло уже 16 лет, и отъезд государя в армию был для нас двоих ударом жестоким, ибо мы чувствовали сильно, что и в нас бились русские сердца и душа наша стремилась за ним!

Сомневаться в искренности приведенных слов, зная дальнейшую судьбу Николая Павловича, оснований нет. Патриотические (или националистические) чувства будущего императора-немца, ощутившего себя русским, питались из того же самого источника: война 1812 года потрясла и на короткое время объединила все русское общество. Снизу доверху, от крестьянской до царской семьи.

Образование Николая Павловича также идентично тому, что получили лидеры декабристов. Будущие политические оппоненты были воспитаны одними и теми же иностранными гувернерами. Не только воспитание, но и его карьера до декабря 1825 года была точно такой же, на какую могли надеяться очень многие русские офицеры-гвардейцы из знатных дворянских родов.

О реальной жизни российских низов великий князь знал, конечно, понаслышке, как, впрочем, и большинство декабристов, но о буднях армии и придворного мира был осведомлен прекрасно. Более того, многих будущих декабристов Николай хорошо знал лично, общаясь с ними то на военных маневрах, то в приемной императора, то в одном и том же кружке гвардейских офицеров. Поэтому его оценки, содержащиеся в мемуарах, носят не только политический характер – в них легко увидеть шлейф старых сугубо личных (добрых или дурных) отношений. Он принадлежал к их кругу, был одним из них.