Россия за облаком

— Чево?! - некультурно изумился городской житель. — Староверы, что ли?

— Андрей, не греши! — пожурил отец Аркадий. — Я Савостиных давно знаю, православные они. Особенно хозяйка, часто в храме бывает. А вот вас, — поповский взгляд остановился на Гориславе Борисовиче, — простите, не припомню.

— Я католик, — сказал Горислав Борисович, благоразумно умолчав, что и в костёле он в сознательном возрасте не бывал, разве ещё в шестидесятых, когда ездил с экскурсией в Вильнюс.

— Католик? — удивлённо-уважительно протянул сосед. — А я думал — жид.

Горислава Борисовича, в котором и еврейской крови было двенадцать с половиной капель, покорёжило от этих слов, но он и теперь промолчал.

— Не верь врагу прощёному, коню леченому и жиду крещёному, — произнёс сосед, назидательно вздев вилку.

Налил ещё рюмашку, зажевал свининкой, затем встал из-за стола и громко, перекрыв все разговоры, объявил:

— Ах, невеста хороша! А хороша ли хозяйка будет? — не ленива ли, не балована? Вот мы сейчас это проверим!

Пошатываясь вышел на кухню и вернулся с помойным ведром, полным грязной воды, картофельных очисток и ещё какой-то дряни, С маху, едва не забрызгав гостей, выплеснул всё это богатство на пол, сверху шлёпнул половую тряпку.

— Ай, в доме нечисто! Покажи, красавица, как убирать умеешь.

Шурка растерянно оглянулась, не зная, что делать. Ничего подобного по окрестным деревням и сто лет назад не было, а теперь — и подавно, В былые годы молодёжь до свадьбы развлекалась кто во что горазд: мальчишники устраивались, девичники. Родня невесты торжественно её пропивала, устраивая гулянку за счёт жениховой родни, а будущая свекровь и золовки требовали смотрин, когда родственницы жениха идут с невестой в баню и там всю её оглядывают: ладна ли телом, нет ли тайной порчи или увечья. За увечье иной раз случайный синяк могли посчитать или царапину, поэтому перед смотринами девку на выданье от тяжёлой и опасной работы берегли, а совсем малых, если доведётся ненароком расшибиться, успокаивали, говоря: «До свадьбы заживёт». Но всё это допрежь венчания, а как молодые из церкви вернутся, полагается только пир и величальные песни.

Лопастовы, однако, повернули дело по-своему. Шурка, поймав кивок свекрови, поднялась подоткнула белый кружевной подол и принялась мыть пол. Через две минуты грязь была в ведре, но вынести ведро и вытереть пол насухо Шуре не дали.

— Ой, не чисто, плохо моешь! — возгласил Андрей Васильевич, вновь вывернув ведро на пол, и принялся топтаться посреди лужи, разводя вовсе несусветную грязищу.

— Сам-то не упади, — предупредила старенькая женихова бабушка. — А то стоишь на ногах, как на вилах.

Предупреждение прозвучало очень кстати, каблук гостя скользнул по разгвазданному капустному листу, и Андрей Васильевич грохнулся в самую серёдку натоптанного.

Кто- то ахнул, кто-то расхохотался, но мат пострадавшего перекрыл всё.

— Вот уж за кем убирать не надо, чисто пол вытер! — возгласил Платон, не скрывавший удовлетворения при виде подобного афронта.

Андрей Васильевич, уже поднявшийся было с четверенек, вновь поскользнулся и вдругорядь очутился среди помоев.

Не дожидаясь третьего раза, Никита вдвоём с шафером подняли ревнителя старины и отвели в боковую комнату, переодеваться. Шурка поспешно домывала пол, благо что желающих в третий раз выворачивать ведро не нашлось.

— А коли так, то проверим-ка, какой из жениха хозяин будет! — нарушил неловкую тишину Платон. — Пошли, Борисыч, пособишь подарок принесть.

Горислав Борисович и Платон вышли во двор, где в телеге под сеном было ещё немало всякой снеди. Горислав Борисович видел, что Платон обижен за свою любимицу, и, стараясь успокоить, произнёс:

— Есть такой обычай, чтобы невеста в праздничном платье пол мыла. Только вроде бы не у русских, а у чувашей.

— А у русских, — раздельно произнёс Платон, — ежели свинья из грязной лужи вылазить не хочет, её кличут: «Чуваш, чуваш!» Теперь понятно, почему.

Хорошо хоть не при гостях такое сказал.

В основном на телеге оставались сладкие наедки: яблоки, ватрушка, пирог с ревенём, но было и кое-что на завтрашний день, всё крытое полотном, а поверху — двумя железными корытами, чтобы не достали бродячие собаки и кошки, которые, несомненно, учуют соблазнительный запах.

Из- под корыта Платон достал керамический противень с жареным гусем, передал его Гориславу Борисовичу, а сам взял нож, которым Фектя нарезала пироги и буженину. У Лопастовых, конечно, ножи есть, но свой всегда острее. Платон дважды резанул ножиком по стальному тележному ободу, полюбовался на дело рук своих, постучал лезвием по прилучившемуся камню, добавив щербин и заусениц, и вновь резанул обод, превратив острый нож в полное непотребство.

— Тоже не наш обычай. Тут карельских деревень полно, так это у карел жениха заставляют гуся тупым ножом резать и родню оделять. У них эту шутку все знают, а вот наш догадается ли нож о край противня поточить?…

Поточить нож Серёжа не догадался, да и вообще, оказалось, что гуся разделывать он не умеет, пытаясь пилить ножом против кости. В результате забрызгался жиром и сердито оттолкнул подарок.