Россия за облаком

— Эх ты, я думал, ты городской — так гораздый, а тебя ещё учить и учить! Смотри, как надо… — Платон в четверть минуты выправил нож и приступил к делёжке. Вам, молодым, по жизни лететь, вам — крылышки; мне со свёкром на земле стоять — нам ножки; свекровушке молодую семью на груди греть — ей грудка; а тёще дома сидеть, дочь вспоминать — ей гузка.

— А остальное кому? — спросил дружка. — У графа Толстого в сказке «Как мужик гусей делил» мужик говорит: «А что осталось — мне. Да и взял себе всего гуся».

Кто такой граф Толстой, Платон не знал, но с ответом не растерялся.

— А остальное — тебе! — и он придвинул опешившему шаферу противень, где громоздился внушительный остов, на котором и на понюх не оставалось мяса. — Может, тот граф в жизни жареного гуся не пробовал, вот и написал с дура-ума не подумавши. А в настоящей сказке говорится: «Я мужик глуп, мне глодать круп».

Платон уселся, придвинул тарелку с гусиной ножкой, подмигнул свату, которому досталась вторая нога.

— Ох и сладки гусиные лапки!

— А ты их едал? — не растерялся Серёжин отец.

— Нет, не едал, зато сват видал, как их барин едал. Дюже смачно было!

Всё напряжение сразу оказалось снято, за Льва Толстого никто заступаться не захотел, неловкость списали на него, и веселье потекло своим чередом, тем более что Андрей Васильевич уснул в соседней комнате и больше Савостиным городской культурой в глаза не тыкал.

Сколько празднику ни длиться, а конца не миновать. На второй день Савостины засобирались домой. Туда ехали — невесту везли, с цветами и колокольчиком. Обратно — всю красу сняли и потрюхали потихоньку. Платон на сене свернулся, да и уснул — притомился два дня праздновать; хоть и капли не пил, а тяжело. Никита сидел за возницу, Фектя рядом с сыном, а Николка и Горислав Борисович в серёдке. Одни мужики кругом; была у Фекти дочка — и ту замуж отдала.

— Никитушка, тебе когда приказ выйдет, домой идти? — тихо спросила Феоктиста.

— Приказ-то уже был, весной, только я погожу пока уходить. А то что получается: в армии служил, а дела не видал. Думаю подписаться контрактником ещё на два года.

Фектя кинулась было в слёзы, а толку?… Никита в отца уродился, такой же упрямый. Ежели что решил, то на своём настоит.

Горислав Борисович тоже пытался разубедить Никиту:

— Ты сам подумай, контрактникам так просто деньги платить не станут. Попадёшь в горячую точку — что тогда?

— Воевать буду. Что же, меня зря этому делу учили?

— Да ты пойми, на войне убивают! Ты газеты-то читаешь? Средняя Азия — один сплошной котёл, не здесь, так там заваруха начнётся — это почище Чечни будет, уж я-то знаю.

— Я тоже знаю, дядя Слава. Потому и иду, что настоящего хочется.

— Так ведь и убивают по-настоящему. Ты о матери-то подумай!

Это был довод, аргумент, на который нечего возразить, так что остаётся прекратить спор, признав правоту старших, а потом сделать по-своему.

Никита уехал, и уже через полгода письма от него начали приходить из Туркмении, где после смерти туркмен-баши началась очередная цветистая революция, вскоре превратившаяся во всеобщую резню. Текинцы ахальские желали любой ценой сохранить власть, хорезмийцы и текинцы тедженские тянули в сторону Узбекистана, иомуды и гоклены, живущие в низовьях Атрека, поглядывали на Иран, эрсари, сарыки и салоры тоже чего-то хотели, и всякий отстаивал свои мечты с оружием в руках. Горислав Борисович лишь головой качал, вспоминая агитку недавних времён, твердившую о появлении новой исторической общности — советского человека. Какая там новая общность, если даже старые рассыпаются на глазах! Всю жизнь прожил, наивно веря, что есть такой народ — туркмены, а оказывается, нет таких и не было никогда. Есть два десятка племён, и у каждого свои интересы. Покуда туркмен-баши держал их в железном кулаке, в стране было подобие порядка, а не стало диктатора, и разом посыпалось всё. И только на русских войсках держалось в бывшей братской республике худое подобие худого мира.

Хотя, если судить по Никитиным письмам, жизнь миротворцам была, что коту при сметане. Кормят, поят, одевают, деньги хорошие платят, а всей службы — отстоять своё на блокпосту.