Февральскую революцию либеральный промышленник искренне приветствовал (известно, что в марте 1917-го он пожертвовал 50 тыс. рублей «в пользу борцов за свободу»), но очень быстро ощутил, что страна погружается в пучину анархии и экономической разрухи. В газете П.П. Рябушинского «Утро России» он снова решительно критиковал популярный среди левых партий лозунг сокращения рабочего дня до восьми часов, доказывая, что «это прежде всего сокращение в среднем на 20 % промышленного производства страны», т. е. мера недопустимая в военное время.
Примечательно, что, призывая рабочих нести жертвы во имя победы над врагом, Четвериков был готов поступиться и собственными интересами. По его инициативе создали комиссию по ограничению предпринимательской прибыли. «Производительные силы, – писал он по этому поводу в „Утре России“, – одинаково, как капитал, так и промышленный труд, в эту переходную экономическую эпоху должны быть в услужении страны». Суть его предложений сводилась к тому, чтобы рассчитывать прибыль не на капитал предприятия, а на его оборот (для регулирования спроса и предложения гарантировать, чтобы доведенные до минимума фабричные цены не разрослись в розничной перепродаже; излишек от чистой прибыли возвращать стране в особый фонд, финансирующий строительство дорог, каналов и пр.). Рекомендовалось также применять репрессивные меры в отношении фирм, не выполнивших постановления Московского биржевого общества о подписке в размере 25 % от основного капитала на «Заем Свободы», который был выпущен Временным правительством для стабилизации финансового положения в стране.
В марте 1917 года Сергея Ивановича избрали членом Совета Всероссийского торгово-промышленного союза – политической организации предпринимателей, созданной по инициативе Павла Рябушинского. В апреле он занялся созданием Московской просветительной комиссии при Временном комитете Государственной думы, в задачу которой входили публикация и распространение политической литературы для противодействия агитации левых партий.
В период политического кризиса летом 1917-го в очередной раз рассматривалась кандидатура Четверикова на замещение поста министра торговли и промышленности. Он разделял идею о жестком подавлении большевистского июльского путча, а также выступал за вхождение представителей деловых кругов в состав правительства. 18 июля 1917 года состоялось соединенное заседание выборных Московского биржевого и купеческого обществ; речь шла о переговорах Временного правительства с представителями торгово-промышленного класса и партии кадетов о формировании нового кабинета. Четвериков отметил, что в условиях военного и экономического кризиса участие в работе кабинета министров – «не путь к власти и почестям, а путь великой национальной жертвы…Довольно этих высокопарных слов о благе трудящегося народа: грязными руками не берутся за такое чистое дело… Если правительство, правильно угадав настроение страны, объявило, что всякие попытки возврата к царизму оно будет рассматривать как преступление, то оно обязано на эту точку зрения стать и по отношению большевизма».
Летом 1917 года С.И. Четвериков возглавил «рабочую» комиссию при Московском биржевом комитете. Была подготовлена записка для Временного правительства о необходимости покончить с самоуправством фабрично-заводских комитетов, которые вмешивались в вопросы найма и увольнения, изгоняли неугодных рабочим представителей администрации и т. п., и наладить взаимодействие хозяев и рабочих на законной основе. В связи с этим предлагалось создать особый арбитражный орган – Областной фабричный комитет. В записке утверждалось, что главные причины разрухи фабричной жизни кроются не столько в расстройстве транспорта и недостатке сырья, сколько в полном падении трудовой дисциплины.
Оценивая призыв Временного правительства к борьбе с контрреволюцией, Четвериков писал в прессе: если под контрреволюцией «понимать несомненное нарастание общественного протеста против условий современной жизни, то признание ее возможности есть вместе с тем признание ложности того пути, по которому доныне вело правительство страну, и нужно иметь мужество в этом откровенно сознаться». Он афористически обозначил сложившуюся в постфевральской России ситуацию: «Если выразить настроение страны в одной сжатой формуле, то нужно выразить его словами – так дальше жить нельзя». В пример приводились налоговые постановления кабинета Керенского, которые явились «сигналом неудержимого бегства капиталов из промышленности». Однако правительство к тому времени само находилось в параличе, и здравые идеи патриарха делового мира не были восприняты.