Российский либерализм: идеи и люди

«Хорошо, если успеем бросить семя

», – считал Милютин. Удалось сделать гораздо больше. Здание реформы 1861 года поражало современников и потомков (в том числе – ее противников) монументальностью и завершенностью

. «Положения 19 февраля», как прекрасно показала в своих исследованиях Л. Г. Захарова, как будто задавали направление развития русской деревни на десятилетия вперед – и в то же время были весьма непрозрачны; рациональность сплавлена в них с символизмом и утопией, прошлое – с будущим.

Суть реформы сводилась к тому, чтобы «развести» крестьян и помещиков в социальном, экономическом и правовом отношениях, но при этом не нарушить, насколько возможно, привычного уклада жизни тех и других. Крестьяне получили определенное правительством количество земли и капитальный долг за нее; помещики – деньги от правительства (выступившего в роли кредитора) и возможность нанимать бывших крепостных для работы на своих полях; правительство – весьма «мягкий» переход от старого к новому и целый букет неразрешенных проблем. Последнее обстоятельство во многом было неизбежным и не пугало Милютина. Развязав вековой узел, правительство может и должно и в дальнейшем оставаться не «ночным сторожем», а активным участником социальных процессов, считал он.

Параллельно крестьянской реформе под руководством Милютина как председателя Комиссии о губернских и уездных учреждениях разрабатывалась реформа местного управления. По мнению американского историка Фредерика Старра, 1850-е годы стали в России временем бурного расцвета новой «регионалистской» идеологии. Нападки на «централизацию» и отстаивание «самоуправления» (последнее понятие не употреблялось вплоть до этого времени и представляло собой кальку с английского self-government

) являлись, считает Старр, следствием некритического заимствования западных идеологических парадигм, сторонники которых превозносили преимущества англосаксонского самоуправления как необходимого условия развития гражданских и политических свобод. «Децентрализация» превратилась в необычайно модное слово, которым не стеснялись щеголять директора департаментов, не говоря уже об общественных деятелях.

Вместе с тем едва ли можно говорить о чрезмерном увлечении «децентрализаторской» идеей профессиональных бюрократов из МВД. Активная роль государства в наполеоновской Франции и вообще построенная на централизации французская административная система вызывала у Н. А. Милютина гораздо больше симпатий, чем английская. Самоустранение государственной власти из провинциальной жизни никак не входило в планы «просвещенной бюрократии». По справедливому утверждению Старра, административная и финансовая децентрализация в условиях неразвитости общественных институтов и отсталости российской провинции означала бы лишь отказ от регулярной связи с более развитым центром, от кадровой и финансовой подпитки, в то время как растущие местные нужды далеко опережали местные возможности. Но под этими словами подписался бы и Милютин! Разумеется, это совсем не означало, что он выступал противником самоуправления. Однако, отводя проектировавшимся земским учреждениям строго определенную роль – управления местными хозяйственными нуждами – и соглашаясь предоставить им в этих рамках полную самостоятельность, он был против присвоения ими какой-либо политической роли, признавая последнюю исключительно за правительством.

Основную проблему для историков традиционно представляет «многослойность» Земского положения и подготовительных материалов к нему. Подготовка растянулась на пять лет (1859–1863). За это время подходы, представления о структуре новых учреждений и сами их названия неоднократно менялись. Изучение реформы еще более осложняется тем, что сохранились лишь фрагменты «милютинских» проектов (на самом деле являвшихся плодом коллективного творчества).