Royals

Майлз, слава богу, не идет за мной, и, шагая мимо столиков, портретов и громадных часов, я пытаюсь держать гнев под контролем. Ей-богу, кем возомнил себя этот тип? Он совсем не знает меня – но одно дурацкое интервью с идиотом Майклом убедило его, что я положила глаз на принца. Нет, спасибо. Элли может резать ленточки, сколько ей вздумается, а лично я отказываюсь от жизни в высшем свете.

Если Майлз так долго дружит с Себом, почему он не знает, что принц представляет собой ходячую проблему?

Почему не пытается с ним поговорить?

Разве это не измена?

Возможно, измена.

Каменный пол холодит ступни даже сквозь носки. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Новый коридор… Не помню, чтобы я видела раньше эту часть замка.

Я поворачиваюсь, глядя вокруг, и пытаюсь припомнить, куда сворачивала, пока мысленно спорила с Майлзом Монтгомери, но – нет, боюсь, я была слишком зла, чтобы обращать внимание на то, что меня окружает.

А-а-а, я заблудилась.

В смысле, по-настоящему заблудилась.

И это глупо, потому что я нахожусь в доме, а не в джунглях Амазонки, блин, но это очень большой дом и в нем гораздо больше комнат и коридоров, чем я привыкла.

Так. Мы не выходили на лестницу по пути из моей комнаты в спальню Себа. Возможно, я по-прежнему на нужном этаже.

Разве что коридор шел под уклон, а я этого не заметила.

Тьфу.

Я плотнее заворачиваюсь в одеяло и иду туда, откуда пришла. Меня не так легко напугать, но здесь всё как-то слишком готичненько на мой вкус. Мне вовсе не нравится бродить ночью по замковым коридорам. И потом, я буквально только что выпроводила из своей спальни очаровательного мерзавца, а затем поругалась с первоклассным снобом.

Не прошло и двух дней с момента моего приезда в Шотландию, а я уже чувствую себя героиней Джейн Остен.

На ближайшем столике стоит лампа, и я решаю, что при свете легче будет сориентироваться. Щелкнув выключателем, я замечаю нечто странное за картиной, которая висит над столиком.

Это, кажется, рукоятка ножа?…

Возможно, вы бы удержались и не вытащили то, что оказывается кинжалом в маленьких кожаных ножнах, сунутым за раму, но я не настолько сильна духом.

Я извлекаю лезвие из ножен и дотрагиваюсь до холодного металла. Короткий, острый клинок, просто… прижатый рамой к стене. Неужели замки опаснее, чем я думала? Надо вооружиться, чтобы пройти по коридору?

– Это для картины.

Я оборачиваюсь, по-прежнему с ножиком в руке, и, разумеется, вижу Майлза – он стоит в дверном проеме, держа руки за спиной.

Я смотрю на кинжал.

– Картине нужно оружие? – спрашиваю я. – Зачем? Произведения искусства дерутся друг с другом?

К моему удивлению, Майлз слегка улыбается. Ну, не столько улыбается по-настоящему, сколько приподнимает уголок рта, но, поскольку до сих пор я не видела от него ничего, кроме насмешек и презрения, это уже неплохо.

– На тот случай, если произойдет пожар, – объясняет он. – Можно быстро вырезать картину из рамы и унести ее в безопасное место.

Я всё понимаю, но мне кажется, что идея глупая. Если случится пожар, кто будет беспокоиться о картинах? Даже если они очень дорогие.

– Богачи такие странные, – говорю я, и крохотная улыбка на губах у Майлза сразу гаснет.

– Это бесценный шедевр, – произносит он, и я убираю кинжал обратно в ножны. Он входит на место с легким шуршанием.

– Лично я думаю, что бесценна человеческая жизнь, но, впрочем, как скажешь.

Мы смотрим друг на друга, и спустя несколько секунд Майлз делает глубокий вдох.

– Прости, – выговаривает он, хотя это звучит так, словно он стоит под дулом пистолета (ну или кто-то приставил к его горлу кинжал). – Не стоило намекать на вас с Себом. Он… В общем, это был очень долгий день.

Я замечаю, что он не извинился за свое отвратительное поведение до того, но тут Майлз слегка наклоняет голову набок и продолжает:

– Я провожу тебя в твою комнату.

Я не хочу оставаться наедине с ним ни секунды, но, слава богу, Майлз умалчивает о том, что я безнадежно заблудилась за пять минут, которые провела без него. Поэтому я молча киваю и следую за ним.

Дорога действительно занимает меньше времени, чем я думала, – а значит, я действительно свернула не туда (раз десять). Пока мы шагаем по коридору, я спрашиваю:

– Слушай, если серьезно, как вы ориентируетесь в этом доме?

Майлз пожимает плечами.

– Многие – никак. Шербет говорит, что в тридцатые годы его прадед выдавал каждому гостю серебряную миску с конфетти разного цвета. Таким образом, можно было оставить дорожку, ведущую к твоей комнате.

Я торможу:

– Сочиняешь.

Но Майзл качает головой.

– Клянусь, – говорит он. – Шербет, конечно, уверяет, что это придумали, чтобы гости могли найти дорогу в чужие комнаты…

– Тебе не кажется, что ты подкидываешь мне идею? – спрашиваю я, шевеля пальцами. – А вдруг я проведу всю ночь, нарезая конфетти, чтобы заманить Себа в свои крепкие сети?

Он поджимает губы – Майлз всегда так делает, когда раздражен. Возможно, если постоянно его бесить, он вообще лишится рта. Не исключаю, что это пойдет ему на пользу.

Я открываю дверь, и Майлз на секунду заглядывает ко мне.