Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

Мужчина на балконе видел все это. Балкон был обыкновенный, с железным решетчатым ограждением впереди и жестяными перегородками по бокам. Мужчина стоял, облокотившись на железные перила, и огонек его сигареты светился в темноте маленькой темно-красной точкой. Каждый раз, когда мужчина докуривал сигарету, он гасил ее, аккуратно извлекал сантиметровый окурок из деревянного мундштука и клал его рядом с остальными. Десять таких окурков уже лежали друг возле дружки на тарелке, стоящей на маленьком садовом столике.

Было тихо, настолько тихо, насколько можно ожидать теплой ночью в начале лета в довольно большом городе. Еще какой-нибудь час, и по улицам начнут ходить разносчики газет с переделанными детскими колясками и приступят к работе дворники.

Холодный серый полумрак постепенно рассасывался, над крышами пяти- и шестиэтажных жилых домов появились первые нерешительные лучи утреннего солнца и начали заигрывать с телевизионными антеннами и круглыми трубочками, выступающими из широких кирпичных труб на крышах на противоположной стороне улицы. Потом свет упал на оцинкованное железо крыш, быстро передвинулся ниже и начал красться по желобам и побеленным кирпичным стенам с рядами окон. Большинство окон было закрыто опущенными шторами или жалюзи.

Мужчина на балконе перегнулся через перила и посмотрел вниз на улицу. Она тянулась с севера на юг, была длинная и прямая, и мужчина видел ее отрезок длиной более двух километров. Когда-то это была величественная улица, и город мог гордиться ею, однако с тех пор, как ее проложили и застроили, прошло уже сорок лет. Улице было ровно столько лет, сколько мужчине на балконе.

Прищурившись, мужчина различил вдали чью-то размытую фигуру. Наверное, полицейский. Впервые за несколько часов мужчина вошел в квартиру и прошел через комнату в кухню. Уже достаточно рассвело, так что ему не пришлось включать свет. Он вообще жег очень мало света, даже зимой. Открыл буфет, достал оттуда эмалированный кофейник, налил в него полторы чашки воды, положил две ложечки крупно помолотого кофе, поставил кофейник на плиту, чиркнул спичкой и поджег газ. Потом провел кончиками пальцев по головке спички, чтобы убедиться, что она погасла, открыл дверцу шкафчика под раковиной и бросил обгоревшую спичку в бумажный пакет для мусора. Он подождал у плиты, пока закипит вода и сварится кофе, потом погасил конфорку под кофейником и, пока гуща отстаивалась, сходил в туалет. Он не слил воду, чтобы не разбудить соседей. Вернулся в кухню, осторожно налил кофе в чашку, из полупустой коробки на столе взял кусочек сахару, а из выдвижного ящика достал ложечку. Потом вынес чашку на балкон, поставил ее на лакированный деревянный столик и сел на складной стульчик. Солнце уже стояло довольно высоко в небе и освещало фасады домов на противоположной стороне улицы, доставая до первого этажа. Мужчина вытащил из кармана табакерку, начал разминать окурки сигарет, пропуская крошки табака между пальцев в круглую жестяную коробочку, бумагу сминал в шарики величиной с горошину и складывал их на краю надтреснутой тарелки. Помешал кофе и принялся медленно пить. Вдали снова завыла сирена. Он встал и проводил взглядом машину «скорой помощи»; вой сирены усилился, а потом быстро ослабел. Через минуту он уже видел лишь маленький белый прямоугольничек, который в верхнем конце улицы повернул налево и исчез из его поля зрения. Он снова сел на складной стульчик и начал бесцельно перемешивать давно остывший кофе. Он сидел тихо и неподвижно и слушал, как вокруг него просыпается город, вначале нерешительно и нехотя.

Мужчина на балконе был среднего роста, нормального сложения, с обыкновенным лицом, большим носом и серо-голубыми глазами. На нем были белая рубашка без галстука, неглаженые коричневые габардиновые брюки, серые носки и черные полуботинки. Редеющие волосы он зачесывал назад.

Было половина шестого утра второго июня 1967 года. Город был Стокгольм.

Мужчина на балконе не чувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Он вообще редко испытывал какие-либо чувства. Он думал о том, что через минуту пойдет на кухню и приготовит себе кашу из овсяных хлопьев.

Улица начинала оживать. Потоки автомобилей понемногу становились плотнее, и всякий раз, когда на перекрестке зажигался красный свет, вереница машин перед светофором все удлинялась. Хлебный фургон разъяренно сигналил мотоциклисту, который, не оглядевшись по сторонам, выехал на его полосу. За ним резко затормозили еще два автомобиля.

Мужчина встал, облокотился на балконные перила и посмотрел на улицу. Мотоциклист испуганно стоял у тротуара и делал вид, что не слышит ругательств, которыми осыпал его водитель хлебного фургона.

Кое-где по тротуару торопливо шли несколько пешеходов. У бензозаправки под балконом дружески беседовали женщины в светлых летних платьях, а под деревом неподалеку какой-то мужчина как раз прогуливал собаку. Он нетерпеливо дергал за поводок, но такса спокойно и безмятежно обнюхивала ствол.