Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

– Итак, – сказал он. – Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами «в последнее время». Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.

– Помолчи немного, – сказала Оса и через несколько секунд добавила: – Подожди.

Она подтянула колени к груди, обхватила ноги руками и замерла. Кольберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла взгляд.

– Итак, я тебя слушаю. Как ты себя чувствуешь?

– Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.

– Что именно?

– Ты все мне сказал?

– Нет, – ответил Кольберг, – но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, ради удовольствия.

– А ты как считаешь?

– Что ты с самого начала была права, говоря, что он работал. Что занимался служебным делом, но по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. К примеру, он мог долгое время за кем-то следить, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, конечно, считаю эту версию малосостоятельной. – После короткой паузы Кольберг добавил: – Оке очень хорошо знал искусство слежки. Ему это нравилось.

– Я знаю, – сказала она.

– Следить можно двумя способами, – продолжал Кольберг. – Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы это не было заметно, – если хочешь узнать о его намерениях. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести преследуемого в отчаяние, вывести его из себя и заставить выдать себя. Стенстрём владел обоими способами слежки лучше кого-либо из нас.

– А кроме тебя, кто-нибудь думает так же? – спросила Оса.

– Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. – Кольберг почесал затылок и добавил: – Но в моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше на них останавливаться.

– Ну так что же ты хочешь знать?

– Я и сам толком не знаю. Нам нужно многое уточнить. Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом; что, ему это нравилось? Когда это – в последнее время?

– Когда четыре года назад я познакомилась с Оке, он был мальчишкой, – спокойно сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Он был робким и наивным. А три недели назад, когда его убили, он уже был взрослым. И этот рост произошел главным образом здесь, дома, а не на службе, у вас. Когда мы в первый раз оказались в постели, пистолет был последней вещью, которую он снял с себя.

Кольберг в недоумении приподнял брови.

– Потому что он остался в рубашке, – добавила она, – а пистолет положил на ночной столик. Я просто остолбенела. Тогда я еще не знала, что он полицейский, и думала, что за ненормального пустила к себе в постель. – Она внимательно посмотрела на Кольберга. – Тогда между нами еще не было любви. Но я уже почти влюбилась. Потом я все поняла. Ему было двадцать пять лет, а мне только-только исполнилось двадцать. Но если и можно было кого-то из нас считать взрослым, зрелым человеком, то меня. Он ходил с пистолетом и сам себе казался этаким смельчаком. Он был мальчишкой, и вид голой женщины, с глупым видом уставившейся на мужчину в рубашке и с пистолетом, казался ему невероятно забавным. Потом он вырос из этого, но к пистолету успел привыкнуть. Кроме того, он очень любил огнестрельное оружие… – Она замолчала и внезапно спросила: – А ты храбрый? Мужественный?

– Не особенно.

– Оке был трусоват, хотя делал все, чтобы перебороть себя. Пистолет придавал ему уверенности.

Кольберг сделать попытку возразить.

– Ты сказала, что он повзрослел. Но с профессиональной точки зрения этого сказать нельзя. Хотя бы потому, что позволил выстрелить себе в спину тому, за кем следил. Поэтому я и сказал, что мне трудно в это поверить.

– Вот именно, – согласилась Оса Турелль. – И я в это решительно не верю. Тут что-то не так.

Кольберг немного подумал и сказал:

– Остаются факты. Он чем-то занимался. А чем именно, мы не знаем – ни я, ни ты. Так?

– Да.

– Может, он как-то изменился? Незадолго до того, как это произошло?

Она подняла руку и пригладила волосы.

– Да, – наконец ответила она.

– Как именно?

– Это нелегко описать.

– А эти фотографии имеют какое-то отношение к перемене, которая с ним произошла?

– Да, самое прямое. – Она взглянула на фотографии. – Об этом можно говорить только с тем, кому полностью доверяешь. Не знаю, чувствую ли я к тебе такое доверие. Но я все же попытаюсь.

У Кольберга вспотели руки, он вытер их о свои брюки. Они поменялись ролями. Теперь она была спокойна, а он нервничал.

– Я любила Оке. С самого начала. Но в сексуальном плане мы не очень подходили друг другу. У нас были разные темпераменты и запросы. – Она испытующе посмотрела на Кольберга. – Можно, однако, научиться быть счастливым. Тебе известно об этом?

– Нет.