Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

– Мы с Оке являемся доказательством этого. Мы научились. Полагаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

Кольберг кивнул.

– Бек не понял бы меня, – сказала она. – Я уж не говорю о Рённе или ком-либо другом. – Она пожала плечами. – В общем, мы научились. Мы подстроились друг под друга, и нам было хорошо.

Кольберг на несколько секунд перестал слушать. Вот альтернатива, о существовании которой он никогда не задумывался.

– Это было нелегко, – продолжала она. – Я должна тебе это объяснить, потому что если не сделаю этого, то не сумею объяснить, как именно переменился Оке. Но даже если я расскажу тебе массу подробностей из нашей личной жизни, неизвестно, поймешь ли ты. Но надеюсь, что поймешь. – Она закашлялась. – Я слишком много курила в последние недели.

Кольберг почувствовал в ней перемену. Он улыбнулся. Оса Турелль тоже улыбнулась, немного грустно, но все же.

– Ладно, – сказала она. – Чем раньше покончим с этим, тем лучше. Я, к сожалению, робкая. Странно, правда?

– В этом нет ничего странного. Я тоже ужасно робкий. Робость вообще связана с повышенной чувственностью.

– До знакомства с Оке я считала себя почти нимфоманкой или ненормальной, – торопливо начала Оса. – Потом мы влюбились и подстроились друг под друга. Я очень старалась. Оке тоже. И нам это удалось. Нам было хорошо, лучше, чем я могла мечтать. Я забыла, что более чувственна, чем он; вначале мы пару раз поговорили об этом, а потом уже никогда. В этом уже не было необходимости. Мы занимались любовью, когда ему хотелось, другими словами, один-два, максимум три раза в неделю. Это приносило нам удовольствие, и ничего другого мы не желали. Поэтому мы не изменяли друг другу, как ты это назвал. И тут…

– …вдруг этим летом, – продолжил Кольберг.

Она с уважением взглянула на Кольберга.

– Вот именно. Этим летом мы поехали на Мальорку. Вы тогда как раз занимались тяжелым и неприятным делом.

– Да. Убийствами в парках.

– Когда мы вернулись, эти убийства уже были раскрыты. Оке был очень раздосадован. – Она помолчала и через несколько секунд так же торопливо продолжила: – Возможно, это не производит хорошего впечатления, но многое, о чем я уже рассказала и еще расскажу, не производит хорошего впечатления. Он был раздосадован тем, что не смог принять участия в расследовании. Оке был самолюбивым, жадным до похвалы. Он всегда мечтал раскрыть что-то важное, что-то такое, чего никто не смог раскрыть. Кроме того, он был намного моложе всех вас и считал, что на службе им помыкают. Насколько я помню, он считал, что ты третировал его больше других.

– К сожалению, он был прав.

– Он недолюбливал тебя. Гораздо больше он предпочитал работать с Беком и Меландером. Но это не относится к делу. В конце июля или в начале августа, как я уже сказала, он вдруг изменился, причем эта перемена перевернула всю нашу жизнь вверх тормашками. Тогда-то он и сделал эти фотографии. Вообще, он наснимал их намного больше, отщелкал множество кассет. Я уже говорила, что наша сексуальная жизнь была счастливой и регулярной. И внезапно все это было разрушено, причем не мною, а им. Теперь мы были… были вместе…

– Занимались любовью, – подсказал Кольберг.

– Ладно, теперь в течение дня мы занимались любовью столько раз, сколько раньше за целый месяц. Иногда он даже не давал мне ходить на работу. Не буду отрицать, что для меня это стало приятной неожиданностью. Кроме того, я была поражена. Мы жили вместе уже больше четырех лет и…

– И что же? – спросил Кольберг, когда она замолчала.

– Конечно, мне это очень нравилось. Мне нравилось, что он выделывает со мной самые разнообразные штучки, будит меня ночью, не дает уснуть, не разрешает одеваться и идти на работу, что не оставляет меня в покое даже на кухне; овладевал мною под душем, в ванной, спереди и сзади, во всех мыслимых и немыслимых позах, в каждом кресле по очереди. Однако сам он при этом никак не изменился, и спустя какое-то время я поняла, что являюсь для него объектом какого-то эксперимента. Я расспрашивала его, но он лишь смеялся.

– Смеялся?

– Да. Он вообще все это время был в прекрасном настроении. Вплоть… вплоть до того дня, когда его убили.

– Почему?

– Этого я не знаю. Я поняла только одно, сразу после того, как понемногу прошел шок от случившегося.

– Что именно?

– Что была для него объектом исследования. Он все обо мне знал. Знал, как я сильно возбуждаюсь, стоит ему только немного постараться. А я все знала о нем. Например, то, что на самом деле сам процесс интересовал его лишь иногда.

– И как долго это продолжалось?

– До середины сентября. Тогда у него появилось много работы, и он почти перестал бывать дома.

– И это оказалось неправдой, – сказал Кольберг. Он внимательно посмотрел на Осу и добавил: – Спасибо. Ты хорошая. Ты мне нравишься.

Она выглядела растерянной и смотрела на него с недоверием.

– И он не говорил, что у него за работа?

Она покачала головой.

– Даже не намекал?

– Нет.

– И ты не заметила ничего необычного?

– Он много времени проводил на улице, то есть не в помещении. Это я заметила. Он возвращался замерзший и мокрый.

Кольберг внимательно слушал.