Розанов

«Дождь и после обеда. Мы ходили на могилу Розанова: мы с Е. П., Тарасиха и Таня. План могил. Могила В. В. Розанова на кладбище Черниговского скита в расстоянии 21 метра 85 сант. по бетонной дорожке от крайнего приступка паперти церкви Черниговской Богоматери; под прямым углом от этой точки на W как раз против 3-го слева окна 4-го корпуса в 3-х метрах находится центр могилы Конст. Леонтьева, и по той же линии к 3-му окну в расстоянии от ¹/₂ до 1 аршина находятся 3 могилы семьи Розановых, левая, по всей вероятности, В. В. Розанова.

Чугунный памятник К. Леонтьева опрокинут, центральная часть его с надписью выбита. Очертаний могилы Розанова на земле почти незаметно.

Корпуса Черниговского скита населены преступниками и проститутками (Исправит. дом имени Каляева). Тане Розановой одно время предлагали должность “ухаживать за проститутками”. Такая злая ирония: Розанов писал так любовно о “священных проститутках” у дверей храма и вот лежит теперь прямо у храма, в котором не служат, окруженный обыкновенными проститутками, и дочери его предлагают за ними “ухаживать”.

Тарасиха положила два красных яйца на могилу Конст. Леонтьева, тогда среди окружавших нас преступников было заметно движение броситься на них. Но они удержались, конечно, боясь нас. Что там было, наверно, когда мы ушли!

Тарасиха, конечно, черносотенка, а теперь стоит за Совет, за большевиков, ненавидит жидов, кадетов, Керенского. Сама при большевиках отлично живет. Через нее отлично, прямо насквозь понятно, почему черносотенцы были сразу поглощены большевиками и отлично устроились жить в кишках революции.

Розанов звал Тарасиху “бабой Ягой”. Это понятно: она груба, форсирует – де “Мадам сан жен”, а он любил внутренних, извне стыдливых людей. Розанов был сам нежный, тихий человек с таким сильным чувством трагического, что не понимал даже шуток, сатиры и т. п. Розанов мог быть, однако, очень злым».

Эту злость ни забыть, ни простить Михаил Михайлович Василию Васильевичу так и не смог. Но и нежность, и стыдливость его тоже запомнил…

После 1930 года отношения Пришвина с Розановой стали постепенно сходить на нет, ее имя все реже встречалось в его дневнике, а вот имя ее отца – напротив, все чаще. М. М. постоянно к Розанову обращался, перечитывал его сочинения и в лихие советские годы через уроки своего учителя постигал важные для себя вещи и все больше входил в «розановское наследство». В середине 1930-х он получил квартиру в Москве в писательском доме в Лаврушинском переулке, драматически развелся с первой женой и второй раз женился (об этом в его повести «Мы с тобой»), в Загорске больше не бывал, а с Татьяной Васильевной изредка все же виделся, например, в 1939 году на вечере в свою честь, куда она пришла вместе с художником Михаилом Васильевичем Нестеровым.

Помимо Пришвина и Нестерова в круг ее общения входили и другие славные, известные люди, для которых фамилия Розанов по-прежнему много значила. Так, в конце 1930-х годов дочь Розанова подружилась с внучкой Льва Толстого Софьей Андреевной Толстой и несколько месяцев прожила у нее в квартире в Померанцевом переулке (той самой, откуда в последний путь в Ленинград отправился в 1925 году муж Софьи Андреевны Сергей Есенин). Встречалась она и с Анной Ахматовой, которая рассказывала ей, что «однажды в жизни видела моего отца молодым, когда он был еще чиновником в Государственном контроле. Говорила, что хорошо его помнит. Я же сказала, что мои сестры Варя и Надя очень любят ее стихи, и попросила подарить Варе фотографию. Она надписала ее. Варя была в восторге».

Rosa nova

И все же, несмотря на редкие просветы и отдельные добрые встречи, судьба была по-прежнему к дочерям В. В. – не важно, поменяли они фамилию или нет, – беспощадна. Осенью 1942 года арестовали Варвару. «Был обыск, взяли какие-то ее стихи. Сначала она сидела в местной тюрьме, а потом ее отправили в Москву на пересыльную. В Москву проезда не было, узнать мы о ней ничего не могли. Когда она сидела с месяц в Загорске, Надя и я делали ей передачи, и она раза два посылала с оказией записочки. В конце концов она попала в Рыбинск, откуда ее освободили, но у нее не было сил вернуться, я за ней ехать не могла, так как в это время лежала в больнице. Надя работала, и ее не отпустили ехать за сестрой. Потом мы узнали, что она умерла 15 июня 1943 года от дистрофии в тюремной больнице. Но об этом стало известно позже – в 1945 году[148]. На допросе ей задавали такие вопросы: почему вы любите уединение? Почему вас интересуют стихи, зачем сидите дома одна? Варя была очень экстравагантная, как-то читала в Москве модернистические стихи, в цилиндре, на каком-то литературном вечере. Думаю, что это ей повредило».