Рождение советских сюжетов. Типология отечественной драмы 1920–х — начала 1930–х годов

— Да, известно, что антисемитизм распространен главным образом среди евреев…», — соглашается Александр.

Важно отметить, что среди персонажей, рассказывающих антисемитские анекдоты, и герой-интеллигент, и «темный» неразвитый рабочий, и образованный молодой человек из хорошей семьи, и черносотенец из дворян, местный хулиган и комсомольский вожак. В отношении к евреям они едины.

С нескрываемой нелюбовью, смешанной с завистью, во многих ранних советских пьесах описаны еврейские персонажи, удобно расположившиеся в новых условиях жизни. В длинный ряд выстраиваются пьесы с героинями-еврейками, «умеющими устроиться», практическими, умело достигающими своих целей, вертящими в своих интересах бесхитростными — и, как правило, русскими — персонажами мужского пола[285].

{295} В афиногеновском «Чудаке» молодая женщина Юлия Лозовская мечется между двумя влюбленными в нее молодыми людьми, непрактичным энтузиастом Борисом Волгиным и карьеристом Игорем. И хорошо понимая цену обоим, тем не менее выбирает Игоря, чтобы уехать с ним из маленького городка «в глухой местности» в Ленинград.

В «Сусанне Борисовне» Чижевского еврейское имя вынесено в название пьесы. Сюжет разворачивает библейскую метафору еврейки Юдифи, хитростью победившей врага иудейского племени Олоферна. Причем роль побежденного коварной Сусанной «коммунистического Олоферна» отдана персонажу с безусловно русской и «говорящей» фамилией — Мужичков.

Схожая фабула и в пьесе Воиновой «Золотое дно».

Деревенский уполномоченный Никита (то есть опять-таки простодушный русский герой) влюбляется в «городскую штучку» и авантюристку Софью Павловну, отрекомендовавшуюся ему коммерческой представительницей акционерного общества «Мука». Никита передает ей все деньги, собранные деревней на дефицитную мануфактуру. Обобрав влюбленного простака, Софья Павловна оставляет его. Герой запоздало осознает ее корыстность и предательство: «… подошва у тебя, а не сердце».

Где-то на еврействе строится центральная коллизия сюжета, а где-то оно остается показательной и красноречивой, — но частностью. Характерно то, что если разные авторы и решают «еврейский вопрос» по-своему, мало кто его вовсе минует[286].

{296}

В комедии Зощенко «Уважаемый товарищ» затесавшегося в партийные ряды обывателя Барбарисова выгоняют при чистке. Герой ударяется в загул и, напившись в ресторане, бьет проститутку. Один из посетителей вступается за нее: «Это хамство! Бить женщину!»

«Барбарисов. Кто сказал про меня — хамство? <…> Ах ты, еврейская образина!

Бросается на него с бутылкой. Крики. Драка. Свистки. Звон разбитого стекла».

В произведениях Булгакова, как правило, персонажи-евреи появляются в первоначальных, ранних вариантах, но автор снимает их в редакциях поздних. Так, кроме двух центральных героев «Зойкиной квартиры», Зойки Пельц и «коммерческого директора треста тугоплавких металлов» Бориса Семеновича Гуся-Ремонтного, в сценическом варианте пьесы существовал персонаж Ромуальд Муфтер — «мифическая личность», прописанная в зойкиной квартире, и «ответственная дама» Гитана Абрамовна (вариант: Лариса Карловна), в окончательной редакции получившая имя Агнессы Ферапонтовны.

Кроме того, в «Зойкиной квартире», создавая яркий образ женщины-еврейки, драматург видит не только умение героини приспосабливаться и извлекать выгоду, но и глубину и искренность ее чувства к избраннику, готовность к самопожертвованию. В заключающей пьесу сцене ареста гостей Зойкиного «ателье» реплики героини свидетельствуют о ее волнении за судьбу Обольянинова, не свою.

Устойчивы в пьесах тех лет словосочетания «ваша нация», «эта нация», подразумевающие евреев.

В «Беге» тоскующий в Константинополе Чарнота обличает удачливого и бессердечного хозяина тараканьих бегов:

«Смотрю я на тебя и восхищаюсь, Артур! <…> Не человек ты, а игра природы — тараканий царь. Ну и везет тебе! Впрочем, ваша нация вообще везучая!

Артур. Если вы опять начнете проповедовать здесь антисемитизм, я прекращу беседу с вами.

Чарнота. Да тебе-то что? Ведь ты же венгерец!

Артур. Тем не менее.

Чарнота. Вот и я говорю: везет вам, венгерцам!»

К концу 1920-х годов нэпманская тематика затухает, но персонажи-евреи в сюжете остаются — теперь они страдающая сторона. Их выталкивает российская повседневность.

{297} Изображение в пьесах евреев-жертв, страдающих, несчастных, гибнущих (таких, как студентка Нина Верганская из «Ржавчины» Киршона и Успенского, покончившая жизнь самоубийством рабочая девушка Сима Мармер из афиногеновского «Чудака» или затравленный как «жид» студент-изгой Абрам Каплан в «Нейтралитете» Зиновьева), является самым нетривиальным с сегодняшней точки зрения. При окончательном формировании советского сюжета подобное видение еврейской проблематики было решительно отсечено.