Рождение советских сюжетов. Типология отечественной драмы 1920–х — начала 1930–х годов

{188} Двенадцатилетний ребенок конца 1920-х годов родился уже после Октябрьских событий. Прежней жизни не знает, а память о ней стирается специальными усилиями. Еще через три-четыре года он может сменить фамилию, «уйти в отряд», окончательно оборвав нити родственных связей.

Героиня горюет: «… пропали ангельские душки! Зря теперь только бабы рожают… <…> Вишь, как на царство сели, так ни отца ни матери не почитают, и в церковь не ходят… <…> занеслись дюжа высоко: „бога нету“! И сами заместо царей стали. Ровно как и взаправду хозяева всей землей русской распоряжаетесь? А нам еще не известно — чем дело кончится».

Мать заступается за своих детей: «<…> Тоже сказать — они-то чем виноваты? Отец учит: у них своего ума нету. Что с них взять? Что кругом услышат, то и говорят. <…> Дитенки».

Следует ремарка: «Дети смеются» (Воинова. «Акулина Петрова»).

Пьеса схватывает драматическую и пугающую ситуацию: «дитенки», у которых «своего ума нету», сели на царство, то есть владеют страной. «Выражение „красные дети“, появившееся сразу после Октября, имело ярко выраженную отрицательную коннотацию и было связано с состоянием стыда и страха интеллигенции перед „погубленным поколением“, захватывающим власть»[165].

В «Штиле» Билль-Белоцерковского активные дети ведут себя с родителями как с равными, называют отца «оппортунистом» (и еще отчего-то — «гермафродитом»). Решительно подчиняя взрослых своим планам, они занимают все пространство квартиры (так, что родители вынуждены разговаривать в ванной), устраивая шумные пионерские собрания. В доме дети безусловные хозяева.

В «Ненависти» Яльцева двенадцатилетний мальчик, пионер Дима так разговаривает с отцом (Сергеем), которого прежде никогда не видел:

«Добрый день… товарищ! <…> У одного моего товарища есть брат. Ему года три, ну, может быть, четыре. Одним словом, октябренок. <…> Физкультура — это очень хорошая штука. Как раз сегодня на собрании у нас был об этом разговор…»

Так как отец (приехавший в СССР из-за границы) не ведает, что такое «школьное собрание», юный герой не может сдержать своего удивления: «С луны вы, что ли, свалились?» Правда, тут же извиняется, что сказал это «просто так… в товарищеском порядке, что ли».

{189} Мальчик признается отцу, что они с товарищем решили бежать в Японию «мировую революцию делать».

«Сергей (жене). Он еще слишком молод для того, чтобы понять, какая страшная идея прячется в этом слове — революция…

Нина <…> для Димы, растущего в России, эта идея звучит по-другому.

Сергей. Вот в этом-то и вся жуть».

Отказываясь уехать с отцом, Дима объясняет, что у него здесь «много дел» и что он хочет стать коммунистом.

Героиня афиногеновского «Страха», десятилетняя девочка Наташа — пионерка, и у нее «много нагрузок». Наташа случайно узнает (подслушивает), что ее отец «обманул партию» (скрыл, кто его родители). Она рассказывает обо всем знакомому взрослому, профессору Боброву. Когда отца по доносу дочери исключают из партии и выгоняют с работы, не раскаивающаяся в своем поступке Наташа решает «уйти в отряд».

В конце 1920-х годов даже А. И. Ульянова-Елизарова была раскритикована «за идеализацию любви детей к своим родителям» и за «сантиментальное содержание» ее книг[166].

«Устаревшим» родственным связям дети предпочитают революционные, коллективистские.

Персонаж пьесы Воиновой «На буксир!», четырнадцатилетний пионер Миша, сын «несознательного» квалифицированного рабочего Николая Грачева (который требует повышения расценок, настаивает на оплате сделанного им изобретения и пр.), сурово воспитывает родителей и бабушку Степаниду. Степаниде он запрещает торговать (а застав с корзиной, опрокидывает ее, рассыпая товар, грозит отправить в милицию). Мать Наталья, побаивающаяся строгого сына, все-таки пытается вступиться за старуху:

«Зачем бабку обидел? Отцу нажалуется!»

Миша: «Пускай жалуется! (Важно.) С отцом у меня будет особый разговор…»

Мальчик выговаривает отцу, что тот не записался в ударную бригаду и работает только «ради наживы»:

«Отец, поди сюда. <…> Все строят социализм, а ты, вот они… твои товарищи… срываете программу. <…> Я не хочу, чтобы меня попрекали — отец у тебя рвач… Запишись в ударную бригаду.»

{190} Наталья объясняет Степаниде: «По-старому, верно, дети слушались родителей, а по-новому, наоборот, родители слушаются детей… Мишутка больше нас с тобой знает».

Появляется Лука, брат отца из деревни, которого раскулачили. («В одной рубахе остался… какое добро было, все отобрали! Ровно из огня вышел!..»)

«Миша. Кулак? <…> (боевым тоном). Мы кулаку не дадим наживаться, мы кулака вышибем!

Лука (Наталье). Сынок-то того? В ихних? <…>

Миша. <…> Жить у нас останется? <…> Кулацкое гнездо».

Далее фабула пьесы уплощается: заявленный конфликт немногих квалифицированных рабочих, пытающихся отстаивать свои права, с заводской администрацией подменяется темой вредительства и диверсий, и пионер Миша на собрании публично отказывается от отца.