Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию

После выступления Сэнгер в офисы телеканала Эй-би-си и «Планирования семьи» пришли мешки писем. Сэнгер парочку проглядела: «Очень жаль, что ваша мама не предохранялась 95 лет назад, когда забеременела вами (потому что на столько вы и выглядите, старая кошелка)», – и выкинула все остальные. Но она прочла колонку, появившуюся в ответ на ее интервью в сентябрьском выпуске еженедельной католической епархиальной газеты «Евангелист», выходившей в Олбани, штат Нью-Йорк. Там было написано: «Уоллес утверждал, что собирается “исследовать экономические, нравственные и религиозные аспекты контроля рождаемости”, а на деле послужил инструментом, с помощью которого миссис Сэнгер, заслуженной защитнице этики скотного двора и самоубийства нации, было позволено войти в миллионы достойных домов и запятнать их своей порочной философией похоти и животных совокуплений».

Сэнгер записала в своем дневнике, что «р.-к. церковь становится все более наглой и высокомерной… Молодой Кеннеди из Бостона баллотируется в президенты в шестидесятом. Боже, помоги Америке, если миллионы его отца помогут протолкнуть его в Белый дом».

Как всегда, Сэнгер не могла сказать ничего хорошего о католиках и церкви. Джона Рока она приняла, но это все, на что ее хватило. Будь она менее строптивой, она могла бы осознать, что Джон Фицджеральд Кеннеди, сенатор-демократ из Массачусеттса, принадлежит к новому поколению католиков. Вера Кеннеди определялась его религией, но на его политические убеждения религия не особенно влияла. Будь Сэнгер менее предвзятой, она бы к тому же заметила, что к концу пятидесятых некоторые теологи открыто интересовались противозачаточными средствами. Приобретали известность научные эксперименты, связанные с испытаниями таблетки, и католички спрашивали священников, приемлет ли церковь этот новый способ предохранения. Ответы были разные. По всей стране священникам приходилось самим решать, что говорить своим прихожанкам. И не все соглашались с мнением Ватикана.

Когда эновид в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году вышел в продажу и врачи начали исподтишка предлагать его женщинам для предохранения, изменилось все – отчасти потому, что церковь еще не разобралась, как реагировать. Какое-то новое средство. Не заявлено как предохранительное, но работает именно так. Более того, оно не выглядело как средство предохранения. Женщине, смущенной или не слишком разбирающейся в собственной анатомии, не надо было перед сексом неуклюже возиться с каким-то приспособлением. Можно было утром выпить таблетку и напрочь о ней забыть, решая ночью, вступать ли в интимную связь со своим партнером. Можно было принимать таблетки и не говорить об этом никому, кроме своего врача. Выбор был полностью личный, и эта важная смена подхода позволила многим женщинам впервые присмотреться к предохранению. Зачастую друзья их поддерживали, врачи им помогали, а священники, не получавшие четких наставлений из Ватикана, не делали ничего, чтобы воспрепятствовать.

Джон Рок не единственный считал, что церковь может со временем одобрить эновид. Церковь позволяла женщинам, перенесшим гистерэктомию, заниматься любовью, потому что их стерильность наступила в результате лечения болезни. Если бы женщина удалила себе матку непосредственно ради секса без страха забеременеть, церковь не посмотрела бы сквозь пальцы на этот поступок. Другими словами, женщине разрешалось прекратить овуляцию, чтобы вылечить эндометриоз, кровотечение вне менструаций или болезненные месячные. Эновид те же расстройства лечил похожим образом – останавливая овуляцию.

Папа Пий XII, на первый взгляд, принимал эту точку зрения, во всяком случае, до какой-то степени. «Если женщина принимает лекарство не с целью предотвратить зачатие, а лишь по совету врача, как средство от заболевания матки или иных органов, – сказал он, – она вызывает стерилизацию непреднамеренно, а это, согласно общему принципу двойного следствия, разрешено».

Принципом двойного следствия, введенным Фомой Аквинским, часто объясняют, почему вредоносные поступки бывают допустимы. Разрешено, скажем, убить человека ради самозащиты, если убийство не задумывалось. Это приемлемо потому, что цель здесь – спасти собственную жизнь, а не отнять ее у нападавшего. Врач, верящий, что аборт – это зло, даже если необходимо спасти жизнь матери, мог провести гистерэктомию женщине с излечимой формой рака, потому что дурное следствие (смерть зародыша) возникало нераздельно с благим следствием (спасение жизни матери). Все дело в намерении. Зло оставалось злом. Однако, коль скоро зло причинялось неумышленно, виной можно было не мучиться.