Розовый дельфин (сборник)

Кроме меня существовала масса народу, но в первую очередь, с моей точки зрения, был я. Среднестатистический гражданин, которого угораздило родиться в страшное время, точнее – время рождения-то было солнечным, но едва я успел достичь половозрелости, как все изменилось.

Терпение!

За пару месяцев до глобальных изменений, спустя тройку суток после двадцатилетия, я вдруг оказался восьмичасовым человеком.

Совсем другим человеком.

Ранее я спал до десяти, ни минутой более, ни минутой менее. Потом почувствовал, что жизни осталось мало и надо протянуть ее поблагоразумнее, и стал спать до восьми. Было трудно, сменилась пара будильников, прежде чем я сумел это сделать.

Но сумел.

Признаюсь, в то время человечеству жить было очень скучно.

Все было слишком известно, слишком упорядоченно, слишком хорошо.

Шаблонно.

До того, что иногда я начинал кричать, срывая с себя одежду, сдирая часы, рвя цепи, казалось мне, стягивающие мое существо, давящие на него.

Меня рвало, я бился в припадках.

Мне было скучно.

В голову пришла идея: скуку жизни гораздо легче переносить вдвоем.

Я уловил отягчающий нюанс одиночества.

Но вовсе не потому я как-то встал в семь утра, почистил зубы, полистал телевизор и пришел к выводу, что мне будет чуть менее тоскливо, если я позавтракаю вне дома.

К примеру, в кафе. Оно размещалось напротив моего дома.

Мой дом.

Вы еще не знаете, что я имею в виду, говоря о своем доме.

Он не похож на дома, к которым привыкли вы, он гораздо больше. Людей к тому времени было так много, что проблемы урбанизации требовали радикальных мер. Из своего окна, глядя далеко вниз (!), я видел облака, глядя налево – видел сотни тысяч крохотных окон в чьи-то крохотные жизни.

Я никогда не знал соседей.

Самоубийцы (их тоже прибавилось), расставаясь с жизнью, познавали, что значит быть птицей.

Облака выглядят очень доверительно.

Они манят вне зависимости от того, как ты видишь их – снизу или сверху. Когда я читал сводки самоубийств в местной газете, меня интересовал вопрос: сколько из тех, кто решился, успевали передумать, прежде чем долететь до земли? Наверное, прыгать в облака гораздо легче, чем когда ты видишь далеко внизу черный асфальт. Кстати, газеты наши вам напомнили бы рулоны туалетной бумаги. Новостей было так много, что газеты продавались в рулонах.

Я очень долго ехал в лифте, затем очень долго переходил дорогу, потому что в подземном переходе делали ремонт и там было тяжело дышать.

Затем у кафе застопорилась дверь. Она должна была запускать всех, кто хотел войти, но вдруг ополчилась против меня, омертвев без движения. Сквозь подлую прозрачность я мог видеть суету менеджеров и счастливые лица редких таких же, как я, восьмичасовых людей, апатично потягивающих кофе.

Кофе вечен.

В ожидании я закурил, развлекаясь тем, что бил дымчатыми струями во вредное стекло. Между затяжками зевал, ни на мгновение не задумываясь, зачем встал так рано, ведь и рабочий день не может превышать пяти часов, а сегодня к тому же выходной.

Пятница уже не была той пятницей, которую знаете вы.

Менеджеры разбежались кто куда, пытаясь, видимо, иными средствами активизировать упрямый механизм. Я почувствовал себя брошенным. Только было закончилась сигарета, как я опять уловил знакомое раздражение в теле, после которого могли начаться метания с разрывом одежды.

Но…

Это была очень красивая брюнетка с удивительно большими глазами при общей миниатюрности, она походила на героинь японских мультиков с их микроносами и микрортами. С легкой улыбкой она разглядывала меня по другую сторону стекла, и ее рот невольно преломлялся в ироничную усмешку.

Она тоже была из восьмичасовых людей.

Ее короткое фиолетовое платье состояло только из этого цвета и молнии.

Вызывающе белые руки и ноги были свободны от тканей.

Каждый из длинных ногтей имел сложный рисунок.

У нее были красивые стопы, что исключительная редкость даже у красивых людей. Размашистая прическа с остро отточенными прядями напомнила статую Свободы.

На теле было очень много родинок, в самых разных местах (правда, об этом я узнал гораздо позже).

Она позиционировалась как совершенство.

Дверь распахнулась, и мы оказались лицом к лицу.

– Привет, – сказал я, лишь бы что-то сказать.

– Привет, – отозвалась она, и в ее огромных глазах я увидел себя.

– Не рановато ли для кофе?

– Поздновато, – посмотрела она на часы – большие, но с крошечными стрелками.

У нее была бессонница.

Она оказалась человеком без сна.

Ей удивительно шли тени под глазами.

Голос ее проникал в уши, точно теплое дыхание.

– Мне льстит твой взгляд, – улыбнулась она.

Мы сдвинулись в сторону, дабы не стоять на входе.

А там уже будила дверь новая порция ранних людей.

– Ты такая красивая… – сказал я.

– Ты тоже красивый, – отозвалась она. – Жаль, что мы не можем быть вместе.

– Почему? – Острое длинное лезвие вонзилось в мое сердце.

– Потому что у меня есть другой. – Она медленно двинулась по тротуару.

Об этом я почему-то не подумал и почувствовал себя глупо.

Это было так логично, что она не одна в скучном мире.

– И сейчас ты идешь к нему? – Я двинулся вслед за ней.