Розовый Дождь

— Да мало что сынуля с папашей-то «того» — вмешалась в разговор миловидная девица в оранжевом платье с большим вырезом на груди и шляпке по последней моде — на затылочке. — Так ещё и этот — туда же! Виданое ли дело, чтоб до сорока лет дожить — и не жениться! И это притом, что невест у нас — пруд пруди: и красивые, и здоровые, и чего им только мужикам не имется-то! — возмущенно кудахтала девица, одновременно умудряясь посматривать в зеркальце — не съехала ли шляпка с затылка — и аккуратно поправлять прическу. Ведь посещение собора всегда было благоприятным поводом для того, что показаться «в свете».

— Но-но, дорогуша, ты на всех-то огород не городи! — возмутился рыжебородый, которому явно стало обидно за представителей своего пола. — Сколько уж не живу на свете, сколько стариков не слушал, все говорят — женились всегда в двадцать, самое большее — в двадцать пять. Никто не засиживался в холостяках, так-то! Я сам на своей благоверной в двадцать женился, а в сорок, помню, у меня уже два старших сына женатые были. Во как!

— Во-во! — подхватил его кум. — Этот Гастон один такой у нас — никто так больше и не поступал, никто! Да и удивительно ли — мать умерла, отец — «того», вот и не уследили…  Не женили в свое время, а сам все — турниры да охоты, турниры да охоты, да пиры — где уж тут о женитьбе-то подумать! Не на собаках ведь да не на кобылицах женится-то!

Все собеседники покатились со смеху. А потом рыжебородый толкнул в плечо своего соседа:

— Да ладно бы турниры да охоты…  Он же ведь все время за книгами сидел! Читал что-то! У меня-то зять был лакеем во дворце у него, так он-то мне и говорит, что этот Гастон все страницами шебуршит по ночам да бормочет что-то под нос, как умалишенный!

— Ну уж если до книг дошло — пиши пропало! — отчаянно махнула рукой грудастая дородная Роза, при этом ухитряясь не уронить заснувших ребят. — Моя б воля — выкинула бы все эти книги на помойку или растопила бы ими печь — что пользы-то от них? Закорючки какие-то, петельки…  Сидеть, горб себе насиживать! Пошел бы лучше на танцы с девушкой, на лужок поплясать в обнимку у костерка или в иллюзиум…  А там, глядишь, и жену бы себе сыскал — да получше, чем у благородных! Нашенские-то, посмотри, кровь с молоком — по двоих-троих младенчиков за раз рожают, у-у-ух!

— Во-во, — подхватила миловидная девица. — Уж я бы точно не промахнулась! — и прыснула от смеха.

Неизвестно, чем бы дальше кончился этот весьма не благочестивый разговор (все-таки кости-то перемывались не какой-нибудь соседке, а членам королевской фамилии, и не где-нибудь на кухне, а в кафедральном Соборе столицы), если бы вдруг с хоров не грянуло громкоголосое пение, едва не заглушаемое бешеным звоном всех — а их без малого почти сотня — больших и малых колоколов собора.

Наши собеседники тут же замолкли. Входные ворота у западной стены открылись настежь. По пурпурной ковровой дорожке, оцепленной стражниками в белых плащах с изображением распростершего крылья черным орлом в короне, двинулась процессия.

4.

Впереди коронационной процессии важно шествовал Его Святейшество Первосвященник — глава всей церкви Содружества. Он был облачен в золотистые длиннополые священные одежды со знаками Создателя на ней, вышитом алмазными нитями, в высоком конусообразном головном уборе с таким же знаком и посохом в правой руке. За ним шел высокий мужчина с обнаженной головой, в белоснежном камзоле, расшитом серебром, с медальоном на толстой золотой цепи, на котором была изображена выложенная из бриллиантов корона с литерой «А» наверху, в белоснежных брюках, заправленных в белоснежные же мягкие ботфорты. На поясе у него висела длинная шпага в серебряных ножнах. Мужественное, вытянутое лицо с острым подбородком, задумчивые серые глаза, плотно сжатые волевые губы, иссиня-черные волосы и кустистые брови, идеально выбритые до синевы щеки и выдающиеся скулы — с первого же взгляда все присутствующие узнали в мужчине принца Гастона. Ведь именно этот мрачный царственный профиль красовался на всех монетах Королевства!

Принц шел медленно, торжественно, под оглушающий звон колоколов и пение хорала, а сзади юноши-пажи в белоснежных плащах с черным орлом несли за ним длинную пурпурную мантию. За юношами величаво ступали все сорок девять королей Содружества — верных вассалов главы Содружества короля Авалона — в горностаевых мантиях и золотых коронах, «принцы крови» (многочисленная их родня мужского пола), сливки знати, купцы высших гильдий. Все — рука об руку со своими раззолоченными женами, одежда которых, впрочем, была не богаче, чем у простолюдинов, однако сделана с большим вкусом и изяществом.

Лицо принца Гастона было бледным как смерть, что, в общем-то, никому не показалось удивительным — в конце концов, коронация — дело ответственное, в каком-то смысле гораздо важнее, чем брак. Наоборот, лица его свиты, королей Содружества и самого Первосвященника — торжественны, сияющи, величественны, как и подобает моменту.