Розы в декабре

боль. Спина ныла еще больше, чем рука. Все причиняло муку; даже лежать

неподвижно было пыткой, не говоря уж о любом движении. Эдвард всячески облегчал

ее состояние, то болтая с ней, то читая, лишь бы отвлечь от страданий. Она

чувствовала его волнение.

— Но это же все не так серьезно, Эдвард, я сама знаю. Через пару дней, как

только царапины подсохнут, я обо всем забуду.

Часам к четырем утра она наконец впала в тяжелое забытье от действия

снотворного. Фиона проснулась в семь, Эдвард был все еще рядом. Сон как рукой

сняло; она чувствовала себя хорошо отдохнувшей и совершенно счастливой. Она

открыла глаза и встретила его внимательный взгляд.

— Ты сегодня будешь усталым, Эдвард Кэмпбелл.

Он встал, потянулся и как ни в чем не бывало сказал: — Пойду скажу Виктории, чтобы принесла тебе завтрак.

— Можешь ей не помогать, овсянку сделать просто, — быстро проговорила Фиона. —Только помоги мне, и можешь идти.

Он принес ей щетку и расческу и, догадываясь, что самой ей не справиться, тщательно расчесал ее волосы, что доставило Фионе удовольствие.

Когда она уже заканчивала завтрак, Эдвард снова заглянул и сообщил, что идет

переговорить с Ванакой и выяснить насчет катера.

— Я не поеду, Эдвард. Если б действительно было что-нибудь, требующее

обследования, я б, конечно, поехала, но так — я просто не выдержу. Я уж не

говорю о том, что они продержали бы меня пару дней, как минимум.

— Ну и что?

— Но нельзя же сейчас оставлять Эмери одну. Конечно, Труди здесь, но я и по

возрасту ближе к Эмери. И врач дал мне инструкции.

Эдвард рассмеялся:

— Да, от тебя сейчас много помощи.

— Не смеши, — осадила она его. — Случись что-нибудь, и я встану мгновенно. У

меня все это поверхностное.

Он вздохнул и улыбнулся:

— Да я верю, но и ты пойми, это же такая ответственность. Вот что я тебе скажу, если я разрешу тебе выздоравливать здесь, даешь мне слово, что поедешь со мной

через неделю сделать рентген позвоночника? Ради моего спокойствия.

Она согласилась. Он только поражался, с какой быстротой она выздоравливает.

Рана затягивалась на глазах. Спина не болела. Через неделю она уже снова вела

уроки, выбивая, по словам Эдварда, дух из детей, чтоб наверстать упущенное.

Как-то в воскресный день, когда она совсем выздоровела, Эдвард настоял, чтоб

все они совершили прогулку верхом. Они направились на Фионину горку

полюбоваться озером Ванака. Место было ровное, и они пустили лошадей во весь

опор, устроив настоящие скачки. Труди оказалась великолепной наездницей с

настоящей английской посадкой. Фиона не могла поверить собственным глазам — это

была совсем молодая женщина. Вдруг Эдвард закричал и остановил своего коня.

Поднявшись на стременах, он приложил ладонь ко лбу и потом указал на озеро: — Кажется, к нам гости. Поехали!

Так оно и было. Катер входил во фьорд Ноуз.

— Давайте спустимся и встретим их, — закричал он и ударил пятками коня. Увидев, что Фиона замерла в нерешительности, он заметил: — Да поехали, дом в полном

порядке, и запасов полно.

— Но мне надо приготовить обед.

— Ты же сама как-то сказала, что в “Бель Ноуз” нет только одного — нежданных

гостей.

Они поскакали вниз и успели как раз вовремя: судно причаливало. На борту было

несколько пассажиров: жена Гаса, их дети, исполняющий обязанности ванакского

врача и высокий широкоплечий священник. Фиона остолбенела. Свершилось… Чудо, о котором она молила Бога, свершилось. На берег сходил Хью Алегзандер! Она

бросила взгляд на Труди. Ее волосы развевались, открывая маленькие уши и

порозовевшее от быстрой езды и озерного ветра милое лицо. Там был еще один

человек, но Фиона даже не взглянула на него она вся была поглощена драмой, которая должна была сейчас разыграться у нее на глазах. На минуту ее охватила

паника. А что если Хью из тех мужчин, которые терпеть не могут женщин в

брюках?

Хью Алегзандер помогал детям и жене шкипера сойти с катера. Затем легко

спрыгнул со сходней, приветствовал всех и, улыбаясь, протянул руку Эдварду.

Фиона снова поглядела на Труди. Та словно окаменела в седле. Лошадь заплясала, попятилась, женщина автоматически натянула поводья. Хью не успел дойти до

Эдварда, как увидел ее. Он тоже остолбенел, рука повисла в воздухе, так и не

дотянувшись до руки Эдварда. Она смотрела на него сверху, их глаза

встретились.

— Феба! — проговорил он. — Феба! — Он протянул руку.

Феба поставила на нее ногу и ловко спрыгнула на землю.

В этот момент Эдвард сказал на ухо Фионе:.

— Проснись, дорогая. Разве ты его не узнаешь?

Фиона оторвалась наконец от этой пары и повернулась, чтобы увидеть человека, идущего к ней. Ее брат. Гамиш!

На миг все закружилось перед глазами. Этого не может быть. Это сон. Гамиш?

Здесь? И тут же она очутилась в его медвежьих лапищах. Да, это был Гамиш

собственной персоной, дочерна загорелый, длинный как жердь, весь обвешанный, как всегда, фотоаппаратурой, со старинной камерой в руке.

Фиона высвободилась из его объятий и увидела детей, стоящих с открытыми ртами.