Ртуть

Ему вспомнился вечер в 1670 году, когда он приехал сюда в карете Пеписа и бродил по саду, пытаясь держаться естественно. В ту пору это казалось ему романтическим и опасным; теперь при мысли о тогдашней своей глупости он только стиснул зубы и возблагодарил Бога, что на него смотрела лишь отрубленная голова Кромвеля.

В последнее время он часто и подолгу бывал в Уайтхолле. Король решил немного ослабить хватку, выпустил из тюрем часть гавкеров и квакеров, а Даниеля назначил своего рода секретарём по делам безумных пуритан: преемником Нотта Болструда, с теми же обязанностями, но куда меньшей властью. Из примерно двух тысяч помещений Уайтхолла Даниель видел, быть может, сотни две – довольно, чтобы понять: это путаница грязных, покрытых плесенью закутков, словно исполинский макет мозгов царедворца, трущобы во всем, кроме названия. Целые комнаты были отданы своре полудиких спаниелей; из-за исключительной даже по королевским меркам череды близкородственных скрещиваний все они были безмозглыми даже для спаниелей. Короче, Уайтхолл был домом – домом семейства, надо сказать, престранного. За последнюю неделю Даниель познакомился с этим семейством куда ближе, чем хотел. Нынешнее ожидание на пристани стало лишь предлогом выбраться из монаршей опочивальни и вдохнуть воздуха, не пахнущего августейшими телесными соками.

Через некоторое время к нему присоединился маркиз Равенскарский. Когда в понедельник король заболел, Роджер Комсток – самый малообещавший и покуда самый успешливый из кембриджских соучеников Даниеля – был на севере, наблюдал за строительством своей сельской усадьбы по чертежам, которые сделал для него Даниель. Новости туда идут день или два; вероятно, Роджер выехал сразу, как их получил, – сейчас был вечер четверга. Он даже не переменил дорожного платья, придававшего ему непривычно строгий, почти пуританский вид.

– Милорд.

– Доктор Уотерхауз.

По лицу Роджера Даниель видел, что тот уже побывал в королевской опочивальне. Чтобы не оставлять сомнений, Роджер подобрал длинные полы камзола, опустился на колени, нагнулся и сблевал в Темзу.

– Прошу меня извинить.

– Прямо как в студенческие дни.

– Я и не подозревал, что у человека в теле может быть столько соков, гуморов, или как там они зовутся!

Даниель кивнул на приближающуюся лодку:

– Скоро узрите новые чудеса.

– Судя по виду его величества, врачи трудятся не покладая рук?

– Они сделали всё, чтобы ускорить переход короля в мир иной.

– Даниель! Умоляю, понизьте голос, – прошипел Роджер. – Не все оценят ваш сочный юмор.

– Забавно, что вы вновь упомянули о соках. Всё началось с апоплексического удара в понедельник. Король при своём крепком организме мог бы выкарабкаться, если бы в той же комнате не случился врач с полным набором ланцетов!

– Как некстати!

– Сверкнуло лезвие, врач нашёл вену, и король простился с пинтой-двумя гумора страсти. Впрочем, его величество всегда отличался полнокровием, так что продержался до вторника и сумел оттянуть консилиум до вчерашнего дня. Тут, увы, с ним приключилась падучая. Съехались врачи и заспорили, какой гумор и в каком количестве следует выпустить. После бессонных дня и ночи спор перешёл в состязание: кто предложит более кардинальные меры. Когда король, изнемогши в борьбе, впал в забытьё, они набросились на него как псы. Врач, утверждавший, что король страдает от избытка крови, вонзил ланцет в его левую яремную вену раньше, чем остальные успели открыть свои сумки. Изрядное количество крови брызнуло наружу…

– Я как будто вижу собственными глазами.

– Погодите, я только начал. Врач, диагностировавший избыток желчи, указал, что кровопускание лишь увеличило дисбаланс. Двое его дюжих подручных усадили короля на постели, раскрыли ему рот и принялись щекотать горло различными перьями, китовым усом и прочим. Последовала рвота. Третий лекарь, утверждавший, что беды короля вызваны чрезмерным скоплением кишечных соков, перекатил его величество на живот и вставил в августейший анус исполинских размеров клистир. Внутрь излилась неведомая, очень дорогая жидкость, наружу…

– Да.

– Четвёртый эскулап поставил банки, дабы оттянуть через кожу другие яды, – отсюда огромные синяки, окружённые кольцевыми ожогами. Тут первый доктор пришёл в ужас, видя, что действия трёх других вновь привели к избытку крови: всё, как вы знаете, относительно. Он вскрыл правую яремную вену, пообещав, что выпустит лишь малую толику крови, однако выпустил очень даже большую толику. Теперь остальные возмутились и потребовали повторить каждый своё лечение. Однако тут появился я и, воспользовавшись (некоторые бы сказали, злоупотребив) положением секретаря Королевского общества, посоветовал избавить короля не от гуморов, а от врачей. Несмотря на угрозы в адрес моей жизни и репутации, я выставил их из королевской опочивальни.

– Однако, въезжая в Лондон, я слышал, будто его величество идёт на поправку.