Король и все, кто знает о его муках, утешаются пониманием, которое дал нам отец Эдуард, а именно: меры против реформатов, при всей своей внешней жестокости, болезненны для короля не менее, чем для них; однако боль необходимо стерпеть, дабы не погибло всё тело.
Мне пора – надо спускаться к подопечной. В следующий раз, бог даст, напишу уже из Дюнкерка.
Лондон
Философия написана в великой книге Вселенной, которая постоянно открыта нашему взгляду, но прочесть её может лишь тот, кто научится понимать её язык и толковать буквы, коими она написана. Написана же она языком математики, и буквы её суть треугольники, круги и другие математические фигуры, без которых в ней нельзя постичь ни слова; философствовать без них значит вслепую блуждать в тёмном лабиринте.
Воздух в кофейне был такой спёртый, что Даниелю казалось, будто он задыхается под грудой старого тряпья.
Роджер Комсток смотрел через глиняную курительную трубку, словно пьяный астроном, положивший глаз на некую звезду. Звездой в данном случае был Роберт Гук, член Королевского общества, видимый неясно (за дымом и полумраком) и спорадически (за толкотнёй посетителей). Гук, забаррикадировавшись склянками, мешочками и фляжками, готовил себе ужин из ртути, железных опилок, серного цвета, слабительных вод из различных источников (по большей части смертельных для водоплавающей птицы), а также настоек и вытяжек различных растений, включая ревень и опийный мак.
– Вижу, он ещё жив, – пробормотал Роджер. – Если Гук будет и дальше топтаться у дверей смерти, сам дьявол отправит его прочь, чтобы не мозолил глаза. Как только я начинаю гадать, смогу ли выкроить время на его похороны, надёжные источники сообщают, что он прошёлся по всем борделям Уайтчепела, словно французский полк.
Даниель не нашёл, что к этому добавить.
– А Ньютон? – спросил Роджер. – Вы
– Ну, он получал пищу только через меня, – устало ответил Даниель. – С тех пор как мы поселились вместе и до моего изгнания в тысяча шестьсот семьдесят седьмом я нянчился с ним, как с младенцем. Так что у меня были все основания предсказывать его смерть.
– Значит, кто-то приносит ему еду – кто-нибудь из учеников?
– У него нет учеников, – сказал Даниель.
–
Даниель увидел, что Роберт Гук размешивает стеклянной палочкой свою стряпню.
– Быть может, он создал
– Не судите, да не судимы будете! По-моему, это ваша третья порция асквибо, – сурово произнёс Роджер, глядя на стопку янтарной жидкости перед Даниелем.
Даниель спрятал её в кулаке.
– Я совершенно серьёзен, – продолжал Роджер. – Кто о нём печётся?
– Какая разница? Лишь бы пеклись.
– Разница большая, – отвечал Роджер. – Вы говорили, что студентом Ньютон давал деньги в рост и следил за их возвратом, как жид!
– Мне казалось, что заимодавцы-христиане тоже предпочитают получать деньги назад.
– Неважно, вы поняли, о чём я говорю. Подобным же образом, Даниель, если кто-то взял на себя попечение о Ньютоне, он будет ждать платы.
Даниель выпрямился.
– Вы думаете об эзотерическом братстве.
Роджер выгнул брови, грубо пародируя полнейшее неведение.
– Нет, но, очевидно, так думаете
– Когда-то Апнор пытался запустить когти в Исаака, – признал Даниель, – но то было давным-давно.
– Позвольте напомнить, что для людей, которые не забывают долги, – в противоположность тем, кто их прощает, – «давным-давно» означает «очень большие проценты на проценты». Вы говорили мне, что каждый год он исчезает на несколько недель.
– Не обязательно с дурной целью. У него есть земли в Линкольншире, за которыми надо присматривать.
–
Даниель, сжал руками виски́. Теперь он видел собственную розовую ладонь в щербинах от оспы. Болезнь на четверть обратила тело Тесс в гнойники и уничтожила почти всю кожу, прежде чем несчастная наконец испустила дух.
– Если честно, мне безразлично, – сказал Даниель. – Я пытался удержать его. Обратить к астрономии, динамике, физике – естественным наукам в противоположность неестественной теологии. Безуспешно. Я уехал. Он остался.
– Уехал или был изгнан?
– Я оговорился.
– В какой раз?
– Произнося слово «изгнание», я выражался фигурально.
– Вы безобразно лжёте, Даниель!
– Что?!
– Произнося слово «лжёте», я выражался фигурально.