Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

Отказ от работы всегда являлся крайним — и вообще, можно сказать, единственным — оружием недовольных плебеев. И в лагере, расположенном на самом краю цивилизации, вдали от границ империи — не говоря уже о границах самого Рима, — вновь повторились события начала республиканской истории. Однако мир, в котором бунтовщики учинили свой мятеж, более не был похож на тот, в котором жили их предки. Самой меньшей ставкой на кону, пожалуй, являлись их собственные интересы. Мятеж не только безнадежно ввязывался в «оскаленное» соперничество аристократов — он ставил под угрозу огромные территории, населенные миллионами подданных Рима, и грозил потрясти весь Восток. Таков был потенциал величия проконсула, что даже в час катастрофы тень от падения его могла затмить весь мир. Пока легионеры отсиживались в палатках, пришло известие о том, что Митридат возвратился в Понт и объявил о восстановлении своей власти в царстве. И Лукулл, холодный и надменный Лукулл, переходя от палатки к палатке, как проситель брал за руку каждого из солдат, и слезы текли по его щекам.

Война с террором

В месяцы, последовавшие за бунтом легионеров, когда Лукулл одновременно сражался с Митридатом и мятежниками, редкую улыбку на его лице, должно быть, вызвало известие о том, что Клодий попал в плен к пиратам. «Друг легионеров» поспешил покинуть стан Лукулла. Направившись на запад, он прибыл в Киликию, римскую провинцию, находившуюся на юго-восточном побережье современной Турции. Ею управлял его шурин, Марций Рекс, муж младшей сестры Клодия. Марций, недолюбливавший Лукулла, рад был возможности показать тому кукиш и предоставил молодому мятежнику командование военным флотом. Клодия захватили во время патрулирования берегов. Пленение пиратами явно успело войти в моду у римских аристократов. За восемь лет до него был захвачен Юлий Цезарь, направлявшийся в высшую школу Молона. Когда пираты затребовали за него выкуп в двадцать талантов, Цезарь возмутился и заявил, что стоит по меньшей мере пятидесяти. Кроме того, он предупредил своих похитителей о том, что когда его освободят, поймает их и распнет; обещание свое Цезарь выполнил. Общение Клодия с пиратами не принесло ему столь лестной репутации. Когда он отправил царю Египта письмо с требованием уплатить за него выкуп, тот решил поиздеваться — выслал два таланта, вызвав тем самым гомерический смех пиратов и ярость самого пленника. Обстоятельства освобождения Клодия теряются во мраке скандала. Его враги — которых было достаточно, — утверждали, что ценой стала его «анальная девственность».

Но какие бы доходы ни приносило пиратам похищение людей, для них оно все равно являлось побочным занятием. Просчитанные устрашающие набеги позволяли им беспрепятственно грабить на море и на суше. Размаху грабежей соответствовали их претензии. Предводители «требовали для себя статуса царей и тиранов, а для своих людей положения солдат, ибо считали, что, соединив свои ресурсы, станут непобедимыми».[125] В откровенной их жадности, в желании превратить весь мир в свою добычу, было нечто большее, чем пародия на саму Республику, — ее призрачное зеркальное отражение, предельно несимпатичное римлянам. Теневой характер пиратской организации и распыленность операций делали их врагом, непохожим на любого другого. «Пират не связан правилами войны, но является общим врагом всех и каждого, — жаловался Цицерон. — Ему не может быть доверия, нельзя даже пытаться связать его взаимно оговоренными соглашениями».

[126] Как же можно было обнаружить такого противника, а тем более уничтожить его? Даже предпринять такую попытку значило вступить в сражение с призраками. «Это будет не имеющая прецедента война, война без правил, война в тумане»;[127]

война, у которой не могло быть конца.

Тем не менее народ, гордившийся своим несогласием терпеть даже малое унижение, считал такую политику непривычной и пораженческой. Действительно, скалистые заливы Киликии и горные хребты за ними трудно было контролировать. Край этот всегда считался разбойничьим. Однако по иронии судьбы «выплеснуться» за пределы своих твердынь пиратам позволила сама гегемония Рима на Востоке. Дав укорот всем региональным державам, способным угрожать интересам Республики и тем не менее не желая обременять себя прямым управлением, Рим очистил поле действий для разбойников. Пираты предоставляли народам, измученным политическим бессилием властей и беззакониями, хотя бы покровительство «рэкетиров». Некоторые города платили им дань, другие предоставляли гавани. С каждым годом щупальца пиратов протягивались все дальше.