Рубин Великого Ламы

Стать членом клуба было несколько затруднительно, но если вас приняли – достаточно было ничтожных средств, чтобы продолжать разыгрывать роль богача. Тридцать гиней – первый взнос, а за двенадцать или пятнадцать гиней ежегодно появлялась возможность пользоваться роскошным дворцом, журналами, газетами, книгами, залами для игр, кабинетами для работы и многим другим. Каждый член клуба имел право принимать гостей в специальной зале, получать письма и даже иметь свою отдельную спальню, с постелью, стулом и умывальником. Наконец, в клубе можно было позавтракать за двадцать два су, перекусить за восемнадцать и пообедать за двадцать.

Что касается майора Фэйрли, то и он был не меньшим гурманом, чем его друг Фицморис. У него также были большие потребности и малые средства. Как все английские офицеры, майор побывал в Индии, откуда выбрался с большими затруднениями. О нем ходили нелестные слухи как о несносном человеке. Все заметили, что он постоянно носит с собой карты и всегда готов предложить сыграть, причем ему всегда удивительно везло в игре.

Про майора рассказывали ужасные вещи. Совсем молодым Фэйрли был в Дели, во время восстания сипаев, и отличился страшной жестокостью: говорили, что он собственными руками перевешал множество сипаев. Да и действительно, при виде его круглых неподвижных глаз, худого нервного лица, сухих рук, похожих на когти хищной птицы, и застывшего на губах выражения холодной жестокости можно было ясно представить себе безжалостного судью и победителя, лишенного какого-либо снисхождения; чего же еще было ожидать несчастным бунтовщикам?

– Резюмируя сказанное, – заговорил лорд Темпль, взяв на себя роль председателя, – мы придем к заключению, что если нельзя сказать ничего отрицательного про кандидата и при этом он все-таки не принадлежит к знатному роду, чего мы привыкли требовать от наших членов…

– Да, – живо подхватил маленький лорд Эртон, – лорд Темпль говорит правду. Приглашать его, быть на его обедах – это очень приятно; но открыть ему двери клуба «Мельтон» – это в некотором роде означает ввести его в наши семейства. А кто в нашем клубе согласился бы вступить с ним в родство?

– Бросьте! – расхохотался Фицморис. – Я не знаю ни одной невесты в нашем обществе, которая не согласилась бы сию же минуту стать женой миллионера!

– Фицморис, вы меня удивляете! – произнес лорд Темпль с осуждением.

– Боже мой, он всего лишь сказал вслух то, что каждый из нас думает про себя! – заметил майор.

– Каждый! Говорите только за себя, прошу вас. Я отказываюсь верить, что у наших девиц такие алчные и низкие желания! – с жаром произнес лорд Эртон.

– Хорошо сказано, лорд Эртон! – проговорил лорд Темпль покровительственным тоном.

– И я прибавлю, – продолжал маленький человек, сознавая за собой победу, – что ни в коем случае мы не должны потакать подобным алчным желаниям. Что удивительного в этом иностранце, кроме легкости, с какой он разбрасывает пригоршнями золото? Разве эта легкость растраты не есть дурной признак? Истинный джентльмен бережет свое богатство…

– Есть доля правды в том, что вы говорите, мой друг, – перебил его лорд Темпль назидательным тоном, – но ни в чем не стоит доходить до крайности (маленького лорда считали скрягой; проведя юность в бедности, он имел привычку беречь деньги), – есть середина между пустой расточительностью и мелочной бережливостью. Люди нашего круга воспитаны в роскоши и должны жить широко…

– Я пошел! – проворчал Фицморис, нетерпеливо вставая. – Теперь они всю ночь будут талдычить про «наш круг». Фэйрли, не хотите ли сыграть партию в бильярд?

– Чудак этот Эртон! – сказал майор минуту спустя. – Сколько в нем желчи! А знаете, ведь говорят, что прекрасная Мюриэль Рютвен поклялась стать леди Эртон до конца этого года.

– Она способна этого добиться, маленькая колдунья! Но вы забываете, что он придерживается других взглядов. Ведь он хочет, из подражания своему кумиру, жениться на одной из рода Плантагенетов[6] и постарается улизнуть от Мюриэль Рютвен.

– Этого не случится. Она сильнее его, к тому же подобные простофили всегда позволяют собой вертеть…

IV

У леди Дункан и мистера Стальброда

Знаменитый рубин был отшлифован. На подушечке из белого бархата, в хрустальном ящике, окруженном стальной решеткой, под охраной трех крепких полицейских – он был выставлен в галерее Сент-Джеймс. Две сотни рассыльных, одетых в одинаковые красные платья и голубые шапки, ходили с утра до вечера по тротуарам Мейн-стрит и Пикадилли, чтобы сообщить публике об этом событии и раздать прохожим рекламные листовки.

«Рубин великого ламы» – такое название синдикат решил присвоить драгоценному камню: эта разновидность рубинов – самая редкая, а потому самая драгоценная, – встречалась только в стране, где жили ламы, то есть в Тибете.

После шлифовки камень весил 907 карат, но оставался, как говорилось в объявлении, «колоссальным рубином, самым прекрасным из всех, какие только видело человечество». За вход на выставку нужно было платить, но толпа все равно теснилась там беспрерывно.