Рубиновый лес. Дилогия

– Как можно приделать обратно оторванную конечность?! – спросила я едва слышно, резко охрипнув, и стиснула между пальцев мягкую подстилку из мха. – Даже сейд на такое не способен…

– Драконы не могут практиковать сейд, – сказала Мелихор то, что я и без того прекрасно знала. – Но у нас кое-что получше. Мы зовём это наукой. А то, что сейчас на твоей руке, называется гелиосом. Его накладывают на раны и повреждённые конечности старых сородичей, которые с возрастом теряют способность к самоизлечению. Поверь, это сработает и с тобой! Однажды, когда отец пытался самостоятельно построить лифт, ему отрезало хвост…

Я снова перестала слушать, но в этот раз намеренно, чтобы мне не подурнело вновь, и молча потянулась к стопке свежей одежды. Не переставая трещать и сыпать историями, которые, как ей казалось, должны были подбодрить меня, Мелихор всё-таки помогла мне одеться. Левая рука была у меня ведущей, поэтому без неё мне бы действительно пришлось тяжко. Однако, в отличие от умелой Маттиолы, давно приноровившейся к роли одевальщицы, Мелихор явно помогала кому-то впервые: она несколько раз прищемила мне застёжками грудь и даже вырвала прядку волос на затылке, пытаясь втиснуть меня в платье, которое оказалось на размер меньше. Из-за этого сборы заняли у нас почти час.

– Только посмотри на себя! Выглядишь как настоящая ширен!

Стена напротив стеклянных светильников была такой гладкой, что отражала комнату, точно зеркало. Мелихор подвела меня к ней, чтобы я могла полюбоваться на результат её усилий, и мне с трудом удалось не измениться в лице. Юбка из скользящего муара, расписанная тиснёным узором, похожим на виноградные лозы, шла до самого пола, но имела несколько прорезей под бархатным поясом, обнажая добрую часть живота. Верх надевался отдельно, имел глубокий вырез и совершенно не имел рукавов, держась лишь на тонких золотых цепочках вместо лямок. И он, и юбка были абрикосового цвета, и хотя Маттиола считала меня в таких цветах бледной и невзрачной, этот оттенок мне определённо шёл. В сочетании с причёской – двумя небрежными косами, точь-в-точь как у Мелихор, – я и впрямь походила на местную. Только это и то, что на самой драконице было похожее платье, не дало мне впасть в отчаяние. Прежде я и помыслить не могла о том, чтобы выйти в таком виде к людям, но сейчас в этом скрывалась некая логика: если так одеваются все драконы в Сердце, никто, наоборот, не должен заметить меня в толпе.

– Ну как? Тебе нравится?

– Ты постаралась на славу! – сказала я, улыбнувшись, и Мелихор расцвела, издав странный урчащий звук, только на несколько октав выше, чем то урчание, которое обычно издавал Сол. Точно! Урчание… – Мелихор, а можно спросить тебя кое о чём?

Она обернулась, уже устремившись к арке с углублением, которую вместо двери закрывала ещё одна штора, только плотная и тёмная, как шерстяное покрывало.

– О чём? – тут же воодушевилась Мелихор, сцепив пальцы замком на уровне рёбер и согнувшись пополам, будто бы разговаривала с ребёнком, хотя я была выше неё ростом. – Что-то о драконах, да? Спрашивай, не стесняйся! Я люблю болтать, в отличие от моих братьев.

– Солярис всё это время сидел рядом, пока я спала?

– Откуда ты знаешь? – удивилась она. – Да, сидел, но потом матушка выпроводила его, чтобы он тебе не мешал. Для людей ведь очень важен сон, когда они болеют… А как ты узнала? Он всё-таки разбудил тебя ненароком?

– Нет-нет, но мне кажется, что я его слышала. Тот звук… – Я смутилась, судорожно вспоминая все уроки дипломатии. Вдруг ляпну что-то неприличное по меркам драконов и оскорблю Мелихор? – Звук, который ты издала, когда я поблагодарила тебя за платье. Что он означает?

– Ты про это? – И Мелихор повторила то самое короткое урчание, которое, кажется, шло откуда из глубины её живота и действительно во многом напоминало кошачье мурлыканье, только грубее. – Мы зовём это пением. Если оно короткое, то сородич невероятно радуется чему-то. Если же длинное, то так дракон успокаивает своего детёныша… или свою пару. Например, когда те напуганы, расстроены или поссорились. А что? Солярис пел тебе?

Мелихор прильнула ко мне, прямо как в день нашего знакомства – нос к носу. Она всё так же пахла огнём и розами, словно нагретый летним солнцем цветочный сад. Маленькие острые зубы, приоткрывшиеся в улыбке, совсем не пугали. Мелихор так напоминала мне Маттиолу в детстве, по которой я тосковала в глубине души, что я даже не посмела юлить:

– Да, несколько раз.

– Ну, это очевидно. Ты ведь его ширен.

– Ты уже несколько раз назвала меня ширен. Это что, какое-то прозвище?

Мелихор вздёрнула брови – такие же светлые, как у Соляриса, – отчего её лицо стало до смешного кукольным, точно у тех фарфоровых игрушек, которые мне дарили ярлы в детстве.