Рубиновый лес. Дилогия

– Хагалаз сказала повязать, – пояснил он, спешно обматывая вокруг моего мизинца тёмно-синюю нить из волчьей шерсти, тёплую, заговорённую, хоть и не такую сильную, как та, которую вёльва повязывает собственноручно. – Так мы сможем скрыться. Не знаю, сколько эта нить продержится, так что надо поспешить. Садись.

Сол потянул меня к наклонившемуся Сильтану. На солнце его чешуя отбрасывала блики так далеко, что они достигали даже морской пены. Оттого мне почудилось, будто золото в ней не что иное, как совиная маска, вновь всплывшая на поверхность, чтобы напомнить:

«То, что он с тобою сделать хочет, сделай с ним. Он от тебя неотделим. Чтоб раз и навсегда покончить с пустотой нутра, он должен…»

– Съесть тебя, – закончила я наконец.

– Что?

Солярис оглянулся через плечо и ахнул, когда вместо того, чтобы схватиться за костяные гребни Сильтана и подтянуться вверх, я вырвала свою ладонь и вернулась к расщелине комнаты, возле которой он меня и нашёл.

– Кажется, я знаю, что надо делать, Сол.

«Уносить крылья отсюда нужно, вот что, пока это чудище краснопатлатое сюда не явилось!» – вскричал Сильтан, и правда, разумеется, была на его стороне. Не считая разве что того, что чудище, о котором он говорил, могло явиться куда угодно

и когда угодно. Как бы далеко мы ни улетели, как бы глубоко под землёй ни спрятались, у кого бы ни попросили помощи, Селенит всё равно найдёт меня рано или поздно. Недаром он сравнил нас с сердцем или желудком – то, что родилось одним целым, одним оставаться и должно. До тех пор, пока я буду продолжать убегать от него, тем самым разделяя нас на две неравноценные части, мир продолжит трещать по швам, а люди – гибнуть. Ибо голод Селена останется неутолим, потому что вовсе не человеческая плоть должна накормить его, а я.

Стоило мне осознать это, как ледяное спокойствие окатило меня с головы до ног, и охваченный животным безумием рассудок остыл. Я протрезвела, снова вытерла лицо, перестав плакать, и повторила уже увереннее:

– Я знаю, как победить Селена.

– Погляди на себя! – воскликнул Солярис, резко подавшись ко мне. Его пальцы сжали мой подбородок, задирая голову вверх, словно он хотел, чтобы сами небеса узрели мои увечья. – Погляди, что он сделал с тобой! Не заставляй меня снова смотреть, как ты умираешь, Рубин. Неужто во всём мире больше нет никого, кто может занять твоё место? Почему, почему это опять должна быть ты?!

– Не знаю. – Я улыбнулась, несмотря на то что улыбка эта снова пустила по моему подбородку кровь. – Давай спросим у богов, когда встретим их в следующий раз? Мне бы тоже было интересно узнать ответ. Послушай, Сол… Я всё ещё не хочу умирать. И не собираюсь! Жертва неизбежна, но в этот раз её принесу не я. Доверься мне, прошу.

– Так же, как тогда с цикутой? – съязвил Солярис и, крепко зажмурившись на несколько секунд, выдавил из себя вместе с утробным рычанием: – Что именно ты планируешь делать, Рубин? Я не отпущу тебя, пока не буду уверен, что не пожалею об этом.

– Всё очень просто. Хагалаз сказала как-то, что, когда дракон влюблён, на свете нет ничего, чего бы он ни подарил своей ширен… Ты уже доказал это, сделав для меня броню из собственной чешуи.

– И?

– Докажи ещё. Подари мне свою кровь.

Солнце скрылось за облаками, и очередная волна, тянущая за собой ленту из морской пены, стёрла золотые блики. Сильтан снова взмахнул крыльями и поднялся в воздух, раздражённый, что никто не собирается взбираться на него и улетать. Поднятый им ветер всколыхнул Солу волосы и перебросил несколько прядей ему на глаза. Жемчуг и янтарь. Зрачки сузились, когти заострились, и чешуя порезала закатанную рубаху. Тем не менее противилось лишь его тело – вслух же Сол не произнёс ни слова. Не спросил, не возразил, не стал отговаривать. Но вряд ли потому, что был со мной согласен, – скорее потому, что мы уже проходили через это. Снова умолять меня или пытаться унести отсюда силой Сол больше не собирался.

Да и, в конце концов, я по-прежнему оставалась его королевой.

– Пей медленно, – шепнул Солярис, когда прокусил себе ладонь и приставил её к моему рту ребром.

В чистом виде, а не смешанная с вином, драконья кровь действительно сжигала. Но в моём случае не дотла: казалось, я пью перегретый вишнёвый уксус прямо из раскалённого чугунка. Губы тут же потрескались, в груди запершило от кашля. Но, плотно примкнув ртом к бугристой ране, я жадно сделала целых четыре глотка, пока та не успела зарасти. Солярис в это время пристально следил за мной, потому приходилось пить не только быстро, но и собранно: малейший признак боли, тошноты или беспокойства на моём лице мог заставить его передумать. Другой рукой Сол придерживал меня за шею, сминая в кулаке волосы, чтобы те не мешали, и я ненадолго позволила себе расслабиться, откинулась на него, точно в объятиях.