Рубиновый лес. Дилогия

И я сделала. Я не оставила от Селенита ни крошечной его части – всё разорвала, раскрошила и съела. Сначала голову, чтобы алые глаза больше никогда не смотрели на меня с тем одержимым и болезненным обожанием, с каким смотрят звери, не люди; затем я перегрызла шею, руки и белоснежную грудь с тонкими ключицами, а после добралась и до всего остального. Крылья остались сложенными, прижимаясь к спине, чтобы не задевать свод пещеры, а хвост сгребал останки вокруг, дабы я ничего не забыла и не упустила. Боясь, что Селен вернётся, я вылизала даже кровь на полу, и в конце концов передо мной остались лишь обломки слишком твёрдых и широких косточек, не пролезающих в горло, да лоскуты порванной одежды. То, что всегда было пустотой, в неё же и превратилось.

Спустя время, пока я облизывалась и на всякий случай проверяла щели в полу, драконья чешуя растаяла. Ко мне вернулись отринутая человечность и человеческое естество, крошечное голое тело в залежах костей и крови. Оно смотрело на меня из надколотого и опрокинутого трюмо необычайно спокойным взглядом, пропуская сквозь пальцы локоны волос, слипшиеся и грязные, но снова светлые, как липовый мёд.

Я села на полу в центре комнаты, подтянула колени к груди и оглянулась по углам, когда те вдруг наполнились звуками дивных голосов. На Западе запела пастушья флейта и засмеялась Кроличья Невеста. На Востоке зазвенели монеты из злата и захлопали крылья Совиного Принца. На Юге зарычали хищные звери и поднял свой топор Медвежий Страж. Так звучали осколки исцелённого мира, соединяясь.

Всё снова вернулось на круги своя – и боги тоже.

– Рубин?

Боль оставила после себя слабость, а осмысление случившегося – желание забыться, потерять сознание. Зато в желудке было тепло и тяжело. Чувство сытости казалось отвратительно приятным, а долгожданная целостность ощущалась как вправленный на место позвонок. Я подняла голову и увидела Соляриса, стоящего надо мной с чистым покрывалом в руках. Даже сейчас он смотрел на что угодно, только не на моё нагое тело. Это заставило меня улыбнуться, несмотря на медный вкус крови, растёкшийся во рту, когда я облизнула зажившие губы.

– Со мной всё хорошо, – сказала я. – Теперь мы можем лететь домой.

15

Горячее, чем звёзды, крепче, чем сталь

Несмотря на то что все осколки мироздания собрались воедино, трещины на нём ещё не зажили. Однако теперь сквозь них сочилась не кровь, а золото.

Пшеничные поля, ещё недавно выеденные гнилью до последнего зёрнышка, лоснились длинными колосьями. На каждой ниве трудилось по семеро, а то и с дюжину крестьян. Мешки с собранным зерном расходились по всей деревне и за её пределы, покуда ни один погреб не мог уместить в себя столько урожая разом. Мельницы крутились, разгоняя облака, топились каменные печи, и даже из самой бедной хижины струился аромат сдобной выпечки и хлеба. Воскресшие боги словно умилостивились и щедро вознаградили человечество, посеяв в нашу отравленную землю собственные благословенные семена, что всходили даже там, где прежде не всходило ничего и никогда. Так зима больше не грозила Кругу ни болезнями, ни голодом и даже обещала стать самой сытной за последнюю тысячу лет. Весь континент трудился с самого восхода солнца до его заката, а после пел и праздновал, гулял по улицам с раскрашенными лицами, как накануне летнего Эсбата, пускай уже скоро должен был наступить Эсбат зимний.

Несмотря на это, на улице было неестественно тепло, почти жарко. Никакие заморозки не угадывались ни в ярком солнце, ни в зелёной траве. Раньше, куда бы ты ни пошёл в месяц пряжи, всюду тебя встречал скрипучий мороз, слякоть и увядшие цветы. Теперь же всё утопало в золотых листьях с такими же золотыми плодами на каждом мало-мальски окрепшем древе, словно осень спелась с весною и провернула Колесо года вперёд.

Но не только пшеничные поля и плодовые деревья – яблони, груши, сливы – принесли богатый урожай, созрев всего за несколько ночей, – кустарники зацвели тоже. Белые ландыши и маки снова застелили собою всю тропу от замка Дейрдре до Цветочного озера, и кленовые леса, что обступали его, наводнились крупными ягодами. Наша с Солярисом игра, кто соберёт больше черники, закончилась, едва начавшись: мы сделали всего несколько шагов в глубь золочёной рощи, как обе корзинки сразу заполнились доверху. Малина, брусника и красная смородина давали сок, сладкий и липкий, как мёд. Он тёк по пальцам, собирался в уголках губ, когда вместо корзины ягоды стали отправляться сразу в рот, и вкус их на кончике раздвоенного языка, сплетающегося с моим, казался особенно прекрасным.

– Сол, ягоды…

– Соберём новые.

Корзинка опрокинулась где-то под нашими спинами. Трава, хоть и жёлтая, как солома, оказалась упругой и мягкой. Она запуталась в его и моих волосах, защекотала обнажённую кожу и быстро промялась под подстилкой из снятых одежд да тех самых раздавленных ягод, высыпавшихся из корзины.