Рукопись Бэрсара

И я улыбнулся тому, что самое трудное оказалось самым лёгким.

– Ты прав, Сибл. И дел полно, и люди не без ног. Просто Эргис не успеет. Пока он пробьётся…

– А Зелор?

– Огил поверит только Эргису или мне.

– Ну и черт с ним, коль так!

– А с Квайром? Страна останется без головы как раз перед войной.

– Я пробьюсь, Тилар, – сказал Эргис.

– А если он и тебе не поверит? У меня нет доказательств, Эргис.

И я не вправе сослаться на того, кто мне это сказал. Он может решить, что я просто пытаюсь поссорить его со знатью – а ведь война на носу! – и он предпочтёт рискнуть.

– Ну, ты‑то пробьёшься, добьёшься и живой останешься!

– Да, – сказал я ему. – Пробьюсь, добьюсь и останусь. Это решено, Сибл.

– Ты б хоть не придуривался с Советом‑то, коль сам все решил! Значит, ты хвост трубой – а тут трава не расти. Только‑только выбираться начали, и нате вам: пропадай все пропадом – я пошёл! Иль на меня порешил хозяйство оставить?

– На тебя.

– А Эргиса, значит, с собой? Ну, спасибо! Другие, значит, воевать, а я горшки считать?

– Да, – сказал я ему. – Будешь считать горшки, пока не приедет Асаг. Вызывай Асага, передавай ему хозяйство – и свободен. Бери людей и уводи в лес. Эргис, проводники готовы?

Эргис спокойно кивнул.

Я знал, что у него все готово, просто опять равновесие, и надо в него играть.

– А моих, что ль, никого не берёшь? – ревниво спросил Сибл.

– Дарна и Эгона. И ещё троих до границы. Сам отберёшь.

Вот и все. Главное позади. И тревога: Сибл уступил слишком легко. Он должен был ещё возражать. Ему было что возразить.

Мы говорили о насущном, о том неотложном и неизбежном, что требовал от нас Малый Квайр, а тревога все сидела во мне. Сибл мне верен, но это верность ревнивой жены, и если он что‑то задумал…

И когда, проводив их, я шёл к себе, тревога сидела внутри. Чего‑то я не додумал, что‑то не так.

Я забыл об этом, когда увидел Суил. Она не спала и ждала меня за шитьём, хоть знала давно, что меня бесполезно ждать, я сам не знаю, когда приду, и приду ли…

Она подняла глаза от шитья и улыбнулась.

– Ну, никак про дом вспомнил! Опять не евши, да?

– Не помню, – не хочу ей сейчас говорить. Завтра.

– Горе ты моё! Когда только поумнеешь?

– Суил! – я хотел её обнять, но она отвела мои руки.

– После!

– Что?

– После, говорю. Вот как поешь, так и скажешь.

– Что скажу?

– А что завтра хотел сказать. Ой, Тилар, ну не липни! Садись за стол.

Я сел, а она мелькала по комнате, собирая на стол, то почти исчезая, то возникая в светлом кругу; такая лёгкая, ловкая, такая моя, что я сам не верил, что смогу хоть на час оставить её.

А потом я ел, о она сидела напротив, опершись щекой на ладонь, и все смотрела, смотрела, словно уже прощалась, словно хотела насмотреться на долгие дни разлуки.

– Ну, – спросила она, – когда едешь?

– Послезавтра. Прямо с утра.

– Надолго?

– Не знаю, птичка.

И я рассказал ей то, что мог сказать – без имён.

– Доигрался, – тихо сказала она.

– Кто?

– Рават, кто ж ещё? Всех разогнал, дурак! Ты хоть с Эргисом?

– Конечно, птичка.

И она сама потянулась ко мне.

Лес был вокруг, бесконечный и безначальный; я знаю, что у него есть начало и есть конец, что выйдя из пункта А, я прибуду а пункт Б, если только шальная пуля не остановит меня на пути – но это знание, а чувства твердили другое: нет начала и нет конца, просто живой зелёный обрывок вечности, мостик вневременья между двумя временами.

Тусклый подводный свет стоял в лесу, мелькал иногда в разрывах крон лоскуток голубого неба, и кони бесшумно ступали по слежавшейся хвое. Снова я был в пути и опять свободен; вся моя свобода тут: на отрезке от А до Б, в островке безвременья, где никто из владеющих мной – ни друзья, ни враги не предъявят свои права.

Эргис уехал вперёд, исчез за изгибом тропы, другие отстали, оберегали моё раздумье, и это было приятно и немного смешно: мне есть о чём думать, но путь ещё так далёк, и можно подумать о том, о чём можно думать лишь здесь – в лесу, между двух времён.

Я думал о себе – таком, какого не может быть. Счастливый семьянин: сын, муж и отец. Я ещё не скучал по сыну. Я только научился его любить. Ещё недавно он раздражал меня. Он отнял Суил, он заполнил собой весь дом, и я приходил туда, как незванный гость, не зная, где спрятаться от их восторгов и их суеты.

А потом он стал меньше орать, и женщины стали меньше ахать, и я однажды вгляделся в него.

Он важно спал, завёрнутый в полотно, и он был Бэрсар. Малюсенький Бэрсар, точь‑в‑точь такой же, как я, как мой отец и, наверное, как дед, как вся беспокойная, долговязая череда, текущая в прошлое… до сегодняшнего дня. Вот тут я и почувствовал, что он – мой сын. Моё продолжение. Часть меня.

Нет, это не было радостью – я испугался. Мне всегда казалось, что я люблю этот мир. Что эти люди очень много для меня значат. Но когда я понял, что в этом мире останется часть меня, что даже смерть не вычеркнет меня из этого мира – вот теперь я чувствовал страх.