Фоилу, но не мне! Гата! тусклые блики, чешуйки неясных картинок. Множество глаз, которые что — то видят. Шаг за шагом сквозь выцветший горизонт, сквозь серый, струящийся в зное простор. Змея. Быстрый торн, шевелящийся куст обманки, одинокий кан обнюхивает нору, стадо! Тучи пыли, мощные глаза вожака.
Все! Нам от них не уйти. Я достаточно знаю о гата. Даже самый мелкий самец в холке выше меня, и они чуют мысль, не хуже, чем Фоил, и немного думают — сообща. И когда они налетят всем стадом, неотвратимые, как обвал…
— Ортан! — окликает меня Элура. В ее глазах уверенность и тревога, и мысли ее испуганы и тверды. Особенное, единственное, только ее: бурлящий камень и скованный льдом огонь.
— Опасность? — спросила она деловито.
Она оглянулась: где там Норт и Илейна — и я уже знаю, что надо делать. Мне очень не хочется этого делать, но только это нас может спасти.
— Мне надо уйти, — говорю я ей. — Со мной пойдет Норт. Вы будете ждать нас здесь.
— Почему? — спросила она сурово. Сдвинула брови, в глазах угрюмый огонь; она ушла, укрылась за каменный щит, и опять она для меня закрыта.
— Оставаться опасней, — объясняю я ей, и это правда. — Будет очень страшно. Фоил может не выдержать страха. Ты должна его удержать.
— Он вернется сюда?
— Да, Элура. Я его позвал.
— Хорошо, — говорит она. — Мы будем ждать.
— Куда это они? — спросила Илейна.
Я догадалась, но промолчу. Я молча усаживаюсь на траву и молча киваю Илейне, чтоб села рядом.
Илейна уже не та. Хорошенький стройный мальчик с обветрившимся лицом, и каждый взгляд на нее — мучительное напоминание. Мой Эрд. Он был таким же юным и стройным…
— Элура, — тихо спрашивает Илейна. — Зачем мы ушли из Мира? Даже если мы не умрем… зачем мы одни?
— Мы не одни. Ортан ведет нас туда, где живут люди.
— Такие, как он? А если я не хочу с ними жить? — помолчала — и уже совсем спокойно: — Прости, Элура. Я знаю, что ты поклялась отцу. Но я не хочу!
Мягким, совсем материнским движением Элура прижала ее к себе.
— Да ведь и я не хочу! Просто это наш долг — продолжить род. А что, разве Норт тебе не нравится?
— А кому это интересно? Должна! А я его не люблю. Я никого не люблю! — сказала она с тоской. — Даже отца. Ведь я знаю: он… его уже, наверное… и ничего!
— Глупая! Это не сразу приходит… я — то знаю. Сначала только пусто… а потом уже боль…
— Элура! — горько сказала Илейна. — Я не хочу вот так, по приказу. Меня все время кому — нибудь обещали… вечная невеста! Я слышала, как женщины смеялись…
— Ну и что? А ко мне вот никто и не сватался — думаешь, это приятней? Глупости, Илейна! Никто тебя не неволит. Будем живы — сама решишь.
— Правда, Элура? — жадно спросила она. — Правда?
Зной окружает нас. Тусклый тяжелый зной, он течет, потрескивает, дымится. Мы не смеем сбросить тяжелые куртки, расстегнули — и паримся в них.
— Пить хочется, — сказала Илейна.
— Только глоток. Нам скоро бежать.
Она кивнула, послушно сделала лишь глоток и протянула обратно флягу.
— Элура, — спросила она, — а почему мне не страшно? Все такое чужое, жуткое… а мне не страшно. И только жизни боюсь, — сказала она. Понимаешь? Вот дойдем — и будет, как… как должна.
— Ты мать совсем не помнишь?
— Нет. Мне было два года, когда она…
— Все наши матери умерли, — сказала Элура. — И мы с тобой тоже скоро умрем. Чего нам бояться жизни, раз она так коротка?
— А зачем такая жизнь? Из одних женских покое в другие… а потом только рожать и умереть в родах? Со мной никто не разговаривал, — сказала Илейна. — Только говорили, что делать. Должна! Я хотела убежать, — сказала она. — К тебе, в Обсервату. Я знала, что ты враждуешь с отцом. Думала: может быть, не выдашь.
— Может быть, — сказала Элура. — Вот мы и убежали. А ты все ждешь, кто же даст тебе свободу.
Илейна отпрянула, зеленой вспышкой блеснули ее глаза и тонкие пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала.
— Все будет, как я захочу! — сказала она. — Я все сама за себя решу, слышишь, Элура!
Фоил вернулся. Словно нить натянулся внутри, отозвавшись короткой приятной болью.
Фоил! сказала она про себя. Не подумала, а молча позвала: Фоил! Фоил, мы здесь. Онои сказал, чтобы ты был с нами!
Черная точка, черная тень, тонкая, быстрая, размазанная в движении.
Черное жаркое облачко страха.
Фоил! Говори со мной! Я тебя не слышу!
Он летел — и застыл в десяти шагах, только мышцы играют под бархатной кожей. Страх! Трепет страха в очертаньях точеного тела, рунги очень пугливы, подумала вдруг она, даже те, что совсем не рунги.
Онои нас спасет, молча сказала она, говори со мной, я тебя не слышу!
И испуганный слабенький голосок: гата. Много — много — много. Они слышат. Они убьют.
Онои вернется, сказала она. Мы будем ждать. Иди ко мне, Фоил.
Он подошел, медленно, через силу, и она погладила его по щеке. Нежное, вкрадчивое движение, если бы это был Ортан! Может быть, мы сегодня умрем, и уже ничего…
Фоил тихонько вздохнул и прижался ко мне.
Грохот. Знакомый треск раздираемой чем — то земли. Фоил рвется из рук, я схватила его за шею и шепчу, как безумная: про себя или вслух?