Рукопись, найденная в Сарагосе

Нам дали опасное поручение — помешать неприятелю форсировать Дуэро. Герцог занял удобную позицию и весьма долго её удерживал, но наконец всё английское войско ринулось на нас. Численное превосходство не могло заставить нас отступить; началось ужасное кровопролитие, и наша гибель была уже неминуемой, как вдруг некий Ван Берг, командир валлонских рот, подоспел к нам на помощь с тремя тысячами солдат. Он явил чудеса отваги и не только вызволил нас из опасного положения, но благодаря ему поле брани осталось за нами. Впрочем, невзирая на это, мы на следующий день соединились с главными частями нашей армии.

Когда мы так отступали вместе с валлонами, герцог подошел ко мне и сказал:

— Дорогой Валь Флорида, я знаю, что число два наиболее приличествует дружбе и невозможно превзойти это число, не оскорбляя священных законов сего чувства. Однако я полагаю, что важная услуга, оказанная нам Ван Бергом, позволяет нам сделать для него исключение. Мне кажется, что признательность велит нам предложить ему нашу дружбу и допустить его третьим к тем узам, какие связуют нас.

Я был согласен с герцогом, который отправился к Ван Бергу и предложил ему нашу дружбу с достоинством, соответствующим значению, которое он придавал званию друга. Ван Берг удивился не на шутку и сказал:

— Ваша герцогская милость оказывает мне непомерно большую честь.

Должен вас предупредить, что я имею обыкновение ежедневно напиваться до положения риз; если же я по чистейшей случайности не пьян, то веду чрезвычайно крупную игру. Поэтому, если ваша милость питает отвращение к подобного рода обычаям, не думаю, что наш дружеский союз будет особенно долговечен.

Эта отповедь смутила герцога, впрочем, миг спустя, он рассмеялся, заверил Ван Берга в своём уважении к нему и обещал, что употребит при дворе всё своё влияние, чтобы выхлопотать для него как можно более щедрую награду. Ван Берг, однако, всему предпочитал наличные. Король даровал ему баронат Делен, расположенный в округе Малин;[183] Ван Берг в тот же день продал этот баронат Вальтеру Ван Дику, антверпенскому мещанину и армейскому поставщику.

Мы стали на зимние квартиры в Коимбре,[184]

одном из прекраснейших городов Португалии. Госпожа де Валь Флорида прибыла ко мне; она любила светскую жизнь, а посему я и распахнул двери нашего дома для достойнейших офицеров армии. Однако герцог и я мало предавались шумным забавам света; гораздо более важные дела занимали всё наше время.

Добродетель была кумиром молодого герцога Сидония, всеобщее благо — его мечтою. Мы размышляли о положении Испании и строили планы её грядущего благоденствия. Ради того, чтобы осчастливить испанцев, мы стремились сперва вселить в них любовь к добродетели и отвратить их от неумеренного корыстолюбия, что ни в коей мере не представлялось нам затруднительным. Мы намеревались также воскресить старинные рыцарские традиции. Каждый испанец должен был быть столь же верен жене своей, как и королю, и каждый должен был иметь товарища по оружию. Мы с герцогом уже стали соратниками и были убеждены, что свет будет когда-нибудь говорить о нашем союзе и что благородные умы, идя по нашим стопам, продолжат для всех прочих смертных стезю добродетели.

Стыдно мне, милая Элеонора, рассказывать тебе о подобных сумасбродствах, но с давних пор уже замечено, что юноши, предающиеся мечтаниям, становятся со временем полезными и даже незаурядными людьми. И, напротив, юные Катоны, рассудочные не по летам, не в силах никогда возвыситься над своекорыстными расчетами. Бессердечие стесняет их разум и лишает их возможности стать, не говорю уже — государственными людьми, но даже и полезными гражданами. Правило это почти не знает исключений.

Вот так, устремляя воображение наше по путям добродетели, мы тешили себя надеждой, что возродим когда-нибудь в Испании век Сатурна и Реи.[185] А между тем Ван Берг в меру своих возможностей создавал собственный золотой век. Он продал баронат Делен за восемьсот тысяч ливров и дал слово чести, что не только растратит эти деньги за два месяца пребывания на зимних квартирах, но и, более того, наделает ещё на сто тысяч франков долгов. Расточительный наш фламандец рассчитал затем, что для того, чтобы сдержать своё слово, ему следует тратить в день тысячу четыреста пистолей, что было весьма нелегко в таком городишке, как Коимбра. Он испугался мысли, что слишком опрометчиво дал слово, когда же ему замечали, что он может употребить часть денег на помощь бедным и осчастливить множество людей, он отвечал, что поклялся тратить, а отнюдь не раздавать и что чувство собственного достоинства не позволяет ему даже самую мизерную долю этих денег обратить на добрые дела; даже игра ему не может помочь, ибо он ведь может и выиграть; но даже если он и проиграет, то проигранные деньги не могут считаться истраченными.