Русь – неделимое будущее…

Рядом с генералом Алексеевым был его начальник штаба Шварц, рядом с Деникиным, Колчаком и Юденичем были барон Врангель, Каппель, Дитрих, фон Нетт, граф Пален, на севере — генерал Миллер. Разве это не характерно?.. Большая часть людей германской крови делала попытки преодолеть беду, русские же сносили ее терпеливо и покорно. В этой способности претерпевать страдания русский усматривает свое превосходство над западным европейцем.

Тут мы сталкиваемся с вопросом, который с древних времен остается спорным и неразрешимым: имеет ли над нами превосходство тот, кто умеет претерпевать страдания?..

К какому же выводу мы должны прийти на основании вышеизложенного по поводу особого отношения русского человека к власти, к собственности и к страданию…

Далекая и суровая власть была карикатурной. Ей отвечали и отвечают актами насилия. Громадный пробел — отсутствие собственности — принуждает власть имущих применять крайние меры наказания во всех случаях. Они не могли штрафовать виновных «людей без собственности» материально, а поэтому им оставалось лишать их или свободы, или же жизни. Поэтому власть была суровая и абсолютная, и если появлялся исполнитель наказания, то это почти всегда был палач, к которому закаленный в страданиях русский уже привык. Его уже давно не поражает то, перед чем мы приходим в ужас.

Все эти наблюдения, приведенные здесь лишь поверхностно, должны заставить каждого глубоко задуматься, потому что решение восточной проблемы не так-то легко и просто, как это думают некоторые, говоря лишь о ежовых рукавицах и совершенно упуская из виду психологические факторы.

Новый русский руководящий класс

В этой главе он писал о появлении в течение первых послереволюционных лет нового слоя национальной русской интеллигенции. Мы слышали только о систематическом уничтожении старого руководящего класса — такого уничтожения, примера которому не знает история, — и вот мы видим перед собой новую русскую интеллигенцию…

Нельзя отрицать факта, что русский народ обладает большими способностями и изобретательностью, ибо только этим можно объяснить его высокие достижения, вызывающие наше полное признание.

Испытание интеллигентности среди русских военнопленных показало очень интересную картину. Как и у большинства народов, так и у них эта картина приблизительно одинаковая, то есть 50 % — среднего уровня, 25 % — ниже среднего и 25 % — выше среднего. Хотя средний и ниже среднего уровни оказались значительно ниже германского уровня, зато 25 % высшего уровня обнаружили выдающиеся знания и одаренность, превосходящие западноевропейский уровень…

Русская история, ее герои, национальное искусство и даже православная церковь были им умело использованы, потому что голый террор был недостаточен, чтобы миллионные массы бросить в самое кровавое побоище всех времен.

Теперешний русский, по-видимому, не такой доктринер, как прежде, но он не может жить без какой-либо идеи, и это зависит от нас — открыть ему совсем новую идею. Он верит в то, что эта колоссальная страна с ее громадными проблемами может быть организована лишь с ним, но не против него. Но так как он русский и имеет терпение, он может и подождать.

Русский крестьянин

О русском крестьянстве говорили и писали многие писатели, журналисты и политологи. Не обошел этой темы и прибалтийский немец, который утверждал, что крестьянин стал очень бедным с тех пор, как Россия получила название «крестьянской республики». Крестьянину практически не принадлежит ничего, кроме маленького огорода, одной коровы и нескольких кур, и он ненавидит колхозную систему, которая превратила его, свободного хозяина-землевладельца, в земельного пролетария. Общее бегство с земли характерно для «внутреннего успеха Советов в области аграрной политики».

Русский крестьянин не интересуется политикой, а живет одной мечтой — иметь собственный участок земли. Его мало интересует, кто управляет страной и где границы государства, к которому он принадлежит. Он будет приветствовать любое правительство, которое даст ему землю и будет справедливее, чем теперешнее. Земельный пролетарий станет снова самостоятельным хозяином-землевладельцем и начнет жить по-своему. Все теории о какой-то «русской массовой душе» лишены всякого основания.

Русский крестьянин имеет те же стремления и надежды, что и крестьянин в Германии или в любой стране, но судьба все еще не дает ему возможности к развитию его личной инициативы на собственной земле.

Было бы ошибкой на основании вышесказанного предполагать, что у русского крестьянина нет национального чувства. Тут следует указать на то, что его нужда при Советской власти была настолько велика, что все остальное должно было временно отойти на задний план. Нельзя забывать и то, что, несмотря на гнет красной власти, из крестьянской среды всплыл на поверхность национальный слой новой русской интеллигенции. Не любовь к отечеству в западноевропейском смысле, но какое-то особое и ясно выраженное чувство народного единства проявляется даже среди самых простых людей.