Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Сравнение же летописных текстов, описывающих княжение Игоря и Олега в «Повести временных лет», выявляет их структурное единство. Оба князя гибнут после походов на греков — сразу по заключении договоров. Более того, описание их гибели вводится одними и теми же словами: «и приспѢ осень» — тогда Олег вспомнил о коне, а Игорь собрался в роковой поход на древлян. А. А. Шахматов считал это совпадение простым переносом сведений об Игоре на сведения об Олеге, но дальнейшие тексты не имеют ничего общего по содержанию, а по стилю, очевидно, принадлежат к сказаниям о первых князьях.

Что касается летописного введения «и приспѢ осень», то дело здесь, видимо, не в переносе фразы и даже не только в «формульности», свойственной средневековой литературе. Осень на Руси — время полюдья, объезда князем подвластных племен для сбора дани. Можно понять алчность, погубившую Игоря при сборе дани с древлян: продукты дани сбывались на международных рынках, а договор с греками, включающий торговые статьи, был только что заключен. Смерть Олега осенью, во время осеннего полюдья, после заключения договора с греками, наводит на предположение о том, что и здесь имел место конфликт с подвластными племенами, приобретший в предании мифологическую концовку: смерть — уход культурного героя. Эту мифоэпическую концовку летописец должен был разоблачить специальным экскурсом — глоссой, посвященной волхованию. Таким образом достигались две цели: Олег лишался сакрального статуса провидца, присвоенного ему язычниками невегласами, волхвы также оказывались не провидцами, а чародеями, погубившими князя.

Олег — первый исторический правитель Русского государства (ср.: Новосельцев 1991) — имел все основания претендовать на титул кагана и даже на его сакральный статус, судя по прозвищу Вещий, но был при этом самостоятельным и деятельным князем, которому подчинялись прочие князья «от рода русского». Мифологизированная смерть Олега в контексте социального и ритуального противостояния руси (княжеской дружины) и словен может быть соотнесена с ритуализованной смертью его наследника Игоря, казненного восставшими древлянами (об этом пойдет речь в следующем параграфе). Повествование о смерти Вещего Олега — отнюдь не просто заимствованный сюжет, «варяжская сага». Истоки предания — в начальной русской истории.

§ 6. Игорь Старый: князь-волк

Право, правда — одна из начальных и главных тем древнейшей русской истории и, соответственно, Начальной летописи (ПВЛ). Призванные князья — Рюрик, Синеус и Трувор — должны были «володеть и рядить» по ряду, по праву. Деяния первых русских князей закреплялись в правовых актах — уставе Олега и т. д. В этом отношении фигура Игоря, сына Рюрика, выглядит во многом парадоксальной.

В русской традиции он упоминается уже Иларионом в «Слове о законе и благодати»: «Похвалимъ же и мы /…/ нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава, иже в своа лѢта владычествующе, мужьствомъ же и храборъствомъ /…/ крѢпостию поминаются нынѢ и словуть» (Молдован 1984. С. 91–92; БЛДР, т. 1. С. 42). Илариону вторит Новгородская первая летопись: мужающий Игорь «бысть храбор и мудр»; он объявляет самозванцами Аскольда и Дира, княжащих в Киеве, и садится там сам как законный князь (НПЛ. С. 107). Однако итоги этого княжения, судя по тем же летописям, таковы, что заставляют усомниться в «мудрости и храбрости» Игоря.

«Рассмотрев записанные в летопись предания об Игоре, — писал С. М. Соловьев, — мы видим, что преемник Олега представлен в них князем недеятельным, вождем неотважным. Он не ходит за данью к прежде покоренным племенам, не покоряет новых, дружина его бедна и робка, подобно ему: с большими силами без боя возвращаются они назад из греческого похода, потому что не уверены в своем мужестве и боятся бури. Но к этим чертам Игорева характера в предании прибавлена еще другая — корыстолюбие, недостойное по тогдашним понятиям хорошего вождя дружины, который делил все с нею, а Игорь, отпустив дружину домой, остался почти один у древлян, чтоб взятою еще данью не делиться с дружиною» (Соловьев 1988. С. 143).