Русалия

- Я же говорил, они никогда ни в чем не роднятся с другими народами, - продолжил Баглиз. – Впрочем, мало кто хотел бы этого. Ведь где они ни появятся, всюду разрушают и уничтожают чужую веру, любые обычаи и уж, ясное дело, имущество. Они – как болезнь какая…

- Вот и настает время, - еще более оживился Аваз, - чтобы сказать себе: что выбрать - болезнь или здоровье, смерть или жизнь, спокойную здоровую жизнь или…

- Между прочим, многие считают, - вновь зашевелил крыльями своего узкого горбатого носа Ахсар, - что их не любят из зависти, из-за того, что они умнее остальных.

- Ну, это… это они сами придумали… - тихонько рассмеялся Уюр. – Потому что все их дарования сводятся к лихоимству и вымогательству. Из скольких царств их пытались выгнать! Да только какой в том смысл? Это все равно, что из одного дома блох вымели, - они перебежали в другой, других хозяев покусали, а через день-другой снова вернулись.

- Очень верно сказал, - поддержал его Баглиз. – А если… Блох, говоришь? Если этих блох в своем доме извести, так они и другим не навредят, и назад не вернутся. Мы же сами видим, как они нам ни стараются головы задурить, все больше людей начинают задумываться: отчего каган великой Хазарии не хазарского племени? Отчего без разрешения их торговцев нельзя даже рыбную лавку открыть? Отчего за один и тот же проступок их кровнику – ничего, а любого хазарина, грека, абхаза, буртаса самой лютой смерти предают? Отчего хоть и беден Саул против сородича, торгующего персидским серебром, среди нас, живущих с ним бок о бок, пожалуй, и нет его богаче?

- Так ведь их даже называть их же собственным именем и то под запретом? – прибавил Аваз.

Однако особенная склонность Ахсара прекословить при всяком удобном случае и в этот раз потребовала от него слова:

- А вот, может быть, зря мы так вот… с подозрением к Саулу. Пусть он на наш взгляд всякими позорными способами деньгу зарабатывает, так ведь у него уже четверо детей. А у нас по одному. Баглиз, вон, еще и не женат. Может, он к нам сюда с любовью пришел, может, он ждал, что здесь его, как своего, с открытой душой примут. А мы как-то… будто и лишнее слово при нем сказать боялись. Так откуда же между нами дружбе и любви взяться?

На некоторое время молчанка овладела людьми, сидящими вкруг потухающего очага, - каждый обдумывал только что прозвучавшие слова своего товарища. Первым тронул сумрачную тишину хижины голос старшего из хазар-братьев – Аваза. Он отхлебнул из своей плошки вина, вздохнул и сказал так:

- Разве кто-то против того, чтобы вокруг нас расцветало всеобщее братство и расцветала всеобщая любовь? Да ведь мы так… или почти так и живем между собой. Бывает поссорится гуз с армянином, повздорят хазарин с русом, случается, что и бока один другому обломают… Но нет второго народа-кровопийцы, который бы вовсе не имел своих пахарей, своих рыбаков, своих воинов, а жил бы одним паразитством…

- Ну, может, Саул и не выращивает дыни на бахче, - не утерпел Ахсар, - но какой уж такой он паразит? Голодранец, как и мы.

К этому разговору здесь, должно быть, неоднократно возвращались. Оттого говорившим иногда оказывалось достаточно нескольких слов, чтобы быть понятыми. Но какие-то струны беседы слишком больно обжигали сердца, во всяком случае трепетное гуззское сердце Баглиза:

- Таких, как Саул те из них, кто позажиточнее, называют «сухими сучьями». Относятся к ним с большим презрением и употребляют разве что на растопку, - бунт зажечь или, если война случится, так «сучьями» теми прикрыться. Кому это понравится? Часть из их бедноты, говорят, в пику своей знати выдумали поклоняться нищему еврею, вроде как новому еврейскому Богу. От них и пошли подъевреи – христопоклонники.

- Среди алан много христиан. Но они не евреи.

- Хорошо, хорошо. Кто из евреев беднее, кто богаче, а народ один, одно тело, - лишь только прижгут пятку или уколют палец, как начинает визжать голова. И обиды забываются прежние, и распри утихают перед страхом возмездия. Оттого тот, кто хочет сбросить их иго, - борется и с теми, и с другими, кого достать удастся.

Ахсар фыркнул:

- Ну так это будут одни «сухие сучья». До тех, кто во дворцах Острова живет, поди, не дотянешься.