Русалия

Но он, видимо, решил все же лишний раз опрометчивым небрежением не гневить легко воспламеняемое молодое сердце князя, остановился, добавил:

- Конечно, никто твоего княжеского права умалять не станет. Если хочешь, идем сейчас же. Просто, я так разумел… Ладно уже. Дело вот какое…

Но тут прибывшие мужики, завидя Святослава, сами бросились к нему, тряся раскосмаченными бородами.

- Желаем тебе, князь, радоваться!

- И вам радоваться!

- Да нам-то особо радоваться, значит, и не выходит. Вот он замыслил сына женить в эти праздники, - выступил на шаг вперед самый мелкий и самый расторопный из посольства козлобородый мужичонок, указал простой кожаной рукавицей на стоящего расставив ноги и точно высматривающего что-то на тщательно вычищенных от снега мостках своего товарища. – А чтобы сын-то… Может, ты, князь, и знавал его: он с отцом вот, с Веселином, скорняжил?..

Святослав глянул на понурого Веселина и покачал головой.

- Нет? – удивился мужичок. – Ну да ладно, что уж теперь… А чтобы сын, значит, мог, как водится, сговорившись со своею милушкой, умыкнуть ее, а потом, значит, родителю вено ⁴⁷²²уплатить, Веселин взял у жида сорок гривен… Да, вот столько, ибо девка дюже хорошая.

- Да, - подтвердил доселе молчавший третий мужик.

- Хорошая, - кивнул четвертый.

- Сорок гривен, значит, надо было отдать, - продолжал козлобородый коротыш. – Однако чего там мелочничать, все одно ведь детям пойдет. Ну и взял вот Веселин сорок гривен у жида, у Анании, с тем, чтобы потом отдать ко Дню Сварога сверх каждой гривны ⁴⁷³³еще и восемь кун.

- Ананья, он завсе меньше чем за третину заимов не дает, - подтвердил третий.

- А ежели видит, что человеку деться некуда, так может и боле потребовать, - добавил четвертый.

- Ну так чего вы к нему идете? – раздраженно фыркнул Свенельд и, как бы чуть наступая на мужиков, попытался потеснить их к воротам. – Идемте… там… там все решим.

Но мужики ничуть не подались.

- Мы с нашим князем говорить хотим, потому как вечем будем решать.

Свенельд как-то озлобленно-затравленно, точно загнанная в угол крыса, зыркнул на Святослава - сверкнул бесцветными своими глазами.

- Ты, Свенельд, - одновременно заговорили мужики, несколько различными словами изъявляя одно и то же соображение, - вновь станешь жидовскую сторону держать. Знаем мы…

- Я?! Да вот еще! Какой там… - то грозно сводя брови, то едва ли не заискивающе осклабляя узкие губы задергался Свенельд.

- Вот наш князь, он хоть и млад, да русский Закон чтит. Потому как сам святой Богомил с ребячества о его душе печаловался.

- Так что же случилось-то? – недоумевающе пробегал взглядом по все более ожесточающимся лицам Святослав. – Только ли в том дело, что кому-то хватило ума с жидом связаться?

- Так ведь убили Утренника, сына Веселина…

- Убили?

- Убили, - подтвердил третий мужик.

- Как есть, - поддержал его четвертый.

А Веселин все так же стоял и смотрел себе под ноги.

- Вот как Велесовы дни кончаем! Видать, прогневили мы чем охранителя земного. Когда Утренник те гривны отдавать понес, уж темнелось – дни короткие. Тут, когда он мимо пожарищного места шел, это там, где в конце грудня шесть изб сгорело, откуда-то из-за обгорелой-то развалины выскочил лихоман да и стукнул, значит, Утренника по голове. Сзади-то! Так голову и расколол. И сразу, значит, за гривны. Но не стерпел, видать, Род такой мерзости, - видели люди, схватили гадину. Оказалось, из Хазарии головорез, не жидовин, нет, хазарин, из тех, что Жидовский город охранять поставлены, Савиром звать. Стали мы тогда по-своему у него доискиваться, откуда он прознал, что Утренник с собой гривны несет. Тот и признался, что Анания его уластил, мол, вышиби дух из парня – тебе не привыкать, а вернешь мне гривны, получишь от того четверть. А тот, Савир, душегуб, значит, еще торг с Ананией держал: ты, говорит, все равно потом с отца убоенца утерянное стребуешь, так что обещай мне треть, а то я и вовсе ничего не отдам. Ананья ему на то отвечал: тогда я тебя их суду, нашему, значит, суду, русскому, выдам. А тот: а я правду расскажу. А жид-то: за меня вся жидова вступится, скажут, что брешешь ты, меня оговариваешь, а князья здешние не посмеют против киевского жидовства пойти, потому как все они у нас под ноготь подобраны.

Потемнели глаза у Святослава, и даже зажмурился он, словно отравленная стрела пронзила его грудь.

- Хотели мы, значит, как положено, свод устроить, Савира этого с Ананией свести, да народ, который все это слышал не утерпел и хазарина на части порвал. Не удержать было. И как же нам теперь быть? Ведь хазарин – так, угодливая собака. А настоящий лиходей – заимодавец Анания.

Свенельд уж раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Святослав опередил его:

- Что ж, соберем князей, и волхвов, и торгашей, и весь русский народ. Жидов позовем. Вечем будем Правду устанавливать.

- Да зачем… К чему весь мир будоражить?.. – зашипел было Свенельд, но Святослав и не посмотрел в его сторону.