„На волю вырвался, друзья!
„Ну скоро ль встрчусь съ великаномъ?
„Ужъ то-то крови будетъ течь,
„Ужъ то-то жертвъ любви ревнивой!
„Повеселись, мой врный мечъ,
„Повеселись, мой конь ретивой! “
Хазарскій Ханъ, въ ум своёмъ
Уже Людмилу обнимая,
Едва не пляшетъ надъ сдломъ;
Въ немъ кровь играетъ молодая,
Огня надежды полонъ взоръ:
То скачетъ онъ во весь опоръ,
То дразнитъ бгуна лихова,
Кружитъ, подъемлетъ на дыбы,
Иль дерзко мчитъ на холмы снова. —
Рогдай угрюмъ, молчитъ – ни слова —
Страшась невдомой судьбы,
И мучась ревностью напрасной
Всхъ больше безпокоенъ онъ;
И часто взоръ его ужасной
На Князя мрачно устремлёнъ.
Соперники одной дорогой
Все вмст дутъ цлый день;
Днпра сталъ теменъ брегъ отлогой;
Съ востока льется ночи тнь;
Туманы надъ Днпромъ глубокимъ;
Пора конямъ ихъ отдохнуть.
Вотъ подъ горой путемъ широкимъ
Широкій перескся путь.
„Разъдемся! пора!“ сказали,
Безвстной ввримся судьб.“
И каждый конь, не чуя стали,
По вол путь избралъ себ.
Что длаешь, Русланъ несчастный,
Одинъ въ пустынной тишин?
Людмилу, свадьбы день ужасный,
Все, мнится, видлъ ты во сн.
На брови мдный шлемъ надвинувъ,
Изъ мощныхъ рукъ узду покинувъ,
Ты шагомъ дешь межь полей,
И медленно въ душ твоей
Надежда гибнетъ, гаснетъ вра.
Но вдругъ предъ витяземъ пещера;
Въ пещер свтъ. Онъ прямо къ ней
Идетъ подъ дремлющіе своды,
Ровесники самой природы.
Вошелъ съ уныньемъ – что-же зритъ?
Въ пещер старецъ, ясный видъ,
Спокойный взоръ, брада сдая;
Лампада передъ нимъ горитъ;
За древней книгой онъ сидитъ,
Ее внимательно читая.
„Добро пожаловать, мой сынъ! “
Сказалъ съ улыбкой онъ Руслану:
„Ужь двадцать лтъ я здсь одинъ
Во мрак старой жизни вяну;
Но наконецъ – дождался дня,
Давно предвидннаго мною.
Мы вмст сведены судьбою;
Садись и выслушай меня.
Русланъ! лишился ты Людмилы;
Твой твердый духъ теряетъ силы;
Но зла промчится быстрый мигъ:
Навремя рокъ тебя постигъ.
Съ надеждой, врою веселой
Иди на все – не унывай!
Впередъ! мечемъ и грудью смлой
Свой путь на полночь пробивай!
„Узнай, Русланъ! твой оскорбитель
Волшебникъ страшный Черноморъ,
Красавицъ давній похититель,
Полнощныхъ обладатель горъ.
Еще ни чей въ его обитель
Не проникалъ донын взоръ;
Но ты, злыхъ козней истребитель,
Въ нее ты вступишь, и злодй
Погибнетъ отъ руки твоей.
Теб сказать не долженъ бол:
Судьба твоихъ грядущихъ дней,
Мой сынъ, въ твоей отнын вол.„
Нашъ Витязь старцу палъ къ ногамъ,
И въ радости лобзаетъ руку.
Свтлетъ міръ его очамъ —
И сердце позабыло муку.
Вновь ожилъ онъ – и вдругъ опять
На вспыхнувшемъ лиц кручина….
– „Ясна тоски твоей причина,
Но грусть не трудно разогнать.
Сказалъ старикъ: теб ужасна
Любовь сдаго колдуна;
Спокойся – знай, она напрасна,
И юной дв не страшна.
Онъ звзды сводитъ съ небосклона,
Онъ свиснетъ – задрожитъ луна;
Но противъ времени закона
Его наука не сильна.
Ревнивый, трепетный хранитель
Замковъ безжалостныхъ дверей,
Онъ только немощный мучитель
Прелестной плнницы своей.
Вокругъ нее онъ молча бродитъ,
Клянетъ жестокій жребій свой….
Но, добрый витязь, день проходитъ,
А нуженъ для тебя покой. —
Русланъ на мягкій мохъ ложится
Предъ умирающимъ огнёмъ;
Онъ ищетъ позабыться сномъ,
Вздыхаетъ, медленно вертится….
Напрасно! Витязь наконецъ:
„Не спится что-то, мой отецъ!
Что длать! боленъ я душою,
И сонъ не въ сонъ, какъ тошно жить.
Позволь мн сердце освжить
Твоей бесдою святою.
Прости мн дерзостный вопросъ.
Откройся – кто ты, благодатный,
Судьбы наперсникъ непонятный?
Въ пустыню кто тебя занёсъ?“ —
Вздохнувъ съ улыбкою печальной,
Старикъ въ отвтъ: „любезный сынъ,
Ужь я забылъ отчизны дальной
Угрюмый край. Природный Финъ,
Въ долинахъ, намъ однимъ извстныхъ.
Гоняя стадо селъ окрестныхъ,
Въ безпечной юности я зналъ
Одн дремучія дубравы,
Ручьи, пещеры нашихъ скалъ,
Да дикой бдности забавы.
Но жить въ отрадной тишин
Дано не долго было мн.
Тогда близъ нашего селенья,
Какъ милый цвтъ уединенья,
Жила Наина. Межь подругъ
Она гремла красотою.
Однажды утренней порою
Свои стада на темный лугъ
Я гналъ, волынку надувая;
Передо мной шумлъ потокъ.
Одна красавица младая
На берегу плела внокъ.
Меня влекла моя судьбина……
Ахъ, витязь, то была Наина!
Я къ ней – и пламень роковой
За дерзкій взоръ мн былъ наградой,
И я любовь узналъ душой
Съ ея небесною отрадой,
Съ ея мучительной тоской.
Умчалась года половина;
Я съ трепетомъ, открылся ей,
Сказалъ: люблю тебя, Наина,
Но робкой горести моей
Наина съ гордостью внимала,
Лишь прелести свои любя;
и равнодушно отвчала:
Пастухъ, я не люблю тебя!
И все мн дико, мрачно стало?
Родная куща, тнь дубровъ,
Веселы игры пастуховъ —
Ничто тоски не утшало.
Въ уныньи сердце сохло, вяло,
И наконецъ задумалъ я
Оставить Финскія поля;
Морей неврныя пучины
Съ дружиной братской переплыть,
И бранной славой заслужить
Вниманье гордое Наины,
Я вызвалъ смлыхъ рыбаковъ
Искать опасностей и злата,
Впервые тихій край отцовъ
Услышалъ бранный звукъ булата
И шумъ немирныхъ челноковъ.
Я вдаль уплылъ, надежды полный
Съ толпой безстрашныхъ земляковъ;
Мы десять лтъ снга и волны
Багрили кровію враговъ.
Молва неслась – Цари чужбины
Страшились дерзости моей;
Ихъ горделивыя дружины
Бжали сверныхъ мечей;
Мы весело, мы грозно бились,
Длили дани и дары,
И съ побжденными садились
За дружелюбные пиры.
Но сердце, полное Наиной,
Подъ шумомъ битвы и пировъ