Русская критика

С

пектакль театра им. Маяковского — это не «страшные маски русской жизни». Его глубину можно постигнуть только очами веры. Ни оптимистический взгляд на спектакль (Чичиков может нравственно измениться!), ни пессимистический (монолог о нравах губернатора — это только пафос!) здесь ничего не дадут. Современность спектакля «Мертвые души» не в оптимизме, и не в пессимизме, а в серьезном отношении к человеку. Если учесть сколько расплодилось «явлений культуры», где человек — всего лишь «сырье»; если понять, что чем больше «гуманизма», тем меньше человека, то призыв маяковцев стать самим собой, полагать себя высоко — чрезвычайно актуален. Но это полагание нам предлагают произвести именно в пространстве христианского догмата о бессмертной душе. Если Бога нет, то все позволено — говорил герой Достоевского. Если «от бессмертия никуда не деться», то лучше себе многое не позволять — говорит герой современного прозаика Веры Галактионовой. В драматическом театре им. Вл. Маяковского разделяют это убеждение. Любопытно, что признать инфернальную реальность юрисконсульта человеку современной культуры проще и естественнее, чем поверить в бессмертие души. А потому ее, живую душу, запросто продают на аукционе в Интернете… Между тем в спектакле С.Арцибашева обилие веры

выступает главным источником отношения к России и русскому человеку — и это, безусловно, ново в судьбе гоголевских произведений на нашей сцене.

2006 г.

Русский человек Валерия Королева

Какую писательскую судьбу можно назвать счастливой? Ту ли, что отмечена серьезными литературными премиями, представительствами в президиумах, называнием имени в списках выдающихся современников и большими тиражами книг? Или ту, что полна радостью творческого труда, проникновенным чтением близких по духу людей, их абсолютным пониманием писателя? Творческая зрелость Валерия Королева пришлась на те годы, когда «внешнее» признание (тиражи, премии) совсем разошлось с внутренними достоинствами литературы. Девяностые годы и в литературе все спутали и смешали, а перестроечный бум своей мутной волной уносил все дальше вглубь все подлинное, выбрасывая к читателю пену, смуту чувств и смуту мыслей. Но Королев не стал бороться за место в модных писательских тусовках, критических рейтингах. Он и прежде, и до конца своей недолгой жизни жил и творил наособицу. Вдумчиво. И совсем не случайно среди его читателей были Виктор Астафьев, благословивший его в литературный путь, да не менее чувствительной к правде Николай Страшинов, написавший в 1996 году предисловие к книжке «Древлянская революция» и назвавший прозаика «мастером». Мастером русского слова.

В августе 1991 года произошла наша вторая революция XX века. А Королев уже в апреле начал (и в ноябре завершил) свою повесть «Древлянская революция», читая которую сегодня можно только преклониться перед его даром сердечного и глубинного понимания событий. Ведь тогда, в 1991-ом, многие казалось, что историей и человеком можно вертеть, как хочешь. Что просто неизбежно и разумно в очередной раз отказаться от нее — как ближайшей (советской), так и далекой — исторической своей судьбы. Но Валерий жил совсем иначе — то ли сама древняя Коломна, то ли деревенское детство научили его жить в большом историческом пространстве. Жить естественно и органично, неспешно вглядываясь в ход времени и русского человека в нем.