Русская сказка. Избранные мастера

Идеология крестьянской сказки отражает собой, главным образом, тот средний слой в крестьянстве, в котором преобладают зажиточные прослойки и который являлся проводником культурных влияний, идущих «сверху» — из дворянских и буржуазных кругов. Огромное количество сказок, бытующих в крестьянской среде, связано с купеческим бытом и купеческой идеологией. Купеческий сын вытесняет прежнего богатыря-царевича, и часто герой-богатырь оказывается царевичем только по названию, являясь по существу типичным купеческим сыном. У некоторых сказителей иногда черты царевича совершенно спутываются с чертами купеческого сына. Так, у замечательного мастера-сказителя, Ильи Семенова, Иван-Царевич в конце концов неожиданно оказывается вместе с тем обладателем купеческой торговли и винной лавки.

Как замечает Б. М. Соколов, в большинстве сказок купец выведен не только как положительный тип, но и как тип идеальный». И, по мнению исследователя, причина лежит «в мелкобуржуазном строе психо-идеологии значительных групп крестьянства, во всяком случае, его зажиточных кулацких слоев и той середняцкой массы, которая в дореволюционное время также достаточно ярко отражала свою мелко-буржуазную природу».[18]

Давление этой буржуазной идеологии сказалось и на характере крестьянской сказки и на методах ее разработки. На первом плане — усиленный интерес к быту, к формам внешней жизни, к психологии персонажей. Восприняв из иных социальных слоев (и беспрерывно воспринимая в дальнейшем, в частности из книжной литературы) определенный тип волшебной сказки, крестьянские сказители, как уже отмечено раньше, вводят ее в свой быт и кругозор. Их внимание всецело устремлялось в бытовую плоскость, в плоскость бытового осмысления фантастики, и потому естественно, что, вместо четких и ярко выраженных социальных картин и характеристик, создавались и разрабатывались картины и образы психолого-бытового характера. Но в сказках не волшебных, сказках-новеллах, связанных с сюжетами о барах и попах, как уже сказано выше, резко выступают моменты социальные, их социальная направленность достаточно остра и убедительна. И это вполне понятно. Четкую формулировку этого положения мы находим в той же, цитированной уже, статье В. И. Ленина, который показывает, как во всех случаях и отношениях, когда налицо в той или иной форме остатки крепостнического порядка, «врагом его является крестьянство как целое

». По отношению к нему крестьянство выступает уже как класс, — это отражается и в памятниках фольклора. Позднее такие сказки культивируются главным образом, в наиболее заинтересованной среде — среде бедняцко-батрацкой.

Богатый материал для уяснения путей и методов психологизации волшебной сказки дает творчество одной из лучших представительниц русского сказочного мастерства, сибирской сказительницы, Н. О. Винокуровой. Позволим себе несколько подробнее задержаться на ее творчестве, так как на этом примере особенно четко обнаруживаются пути развития сказки и индивидуальное мастерство сказителя-сказочника.

Сама Винокурова — крестьянка-беднячка, всю жизнь упорно боровшаяся с нуждой: принадлежность сказочницы к бедняцкому слою довольно резко отразилась в ее сказках и наложила значительный отпечаток на характер развиваемых ею сцен и образов, — но вывести сказку в новую сферу идеологии, придать ей иной социальный смысл она оказалась не в силах, ибо сама она всецело еще во власти мелкобуржуазной собственнической стихии.

* * *

Для Винокуровой прежде всего характерно некоторое, если можно так сказать, пренебрежение к сказочной обрядности; зачины и концовки, присказки, разнообразные сказочные формулы у нее крайне редки, она не соблюдает обязательного в сказочном каноне закона трехчленности, избегает повторений и т. д. Ей не только чужды методы усложнения фабулы, как это часто встречается у сказителей — и в сибирской сказке, благодаря поселенческой традиции особенно, — но, наоборот, самая фабула обычно ее как будто даже мало интересует. Эпилог, напр., у нее в большинстве случаев короток, скомкан, мало мотивирован. Чувствуется определенное стремление как-нибудь, лишь бы закончить. Таков, напр., путанный и мало мотивированный эпилог в лучшей ее сказке «Колдун и его ученик» (см. № 18).

Это происходит вследствие того, что интересы сказительницы направлены, главным образом, в сторону бытовой и психологической обстановки. Сюжетные линии для нее только канва, необходимая скрепа бытовых и психологических деталей.