Русская сказка. Избранные мастера

Замечательно, что и само пребывание орла у кащея почти совершенно лишено фантастического ореола, превратившись в какой-то бытовой адюльтер, — и в связи с этим следует указать, что в ее сказках очень часто наблюдается и пропуск и путаница фантастических моментов, и полное отсутствие канонических вступительных формул фантастического типа: «в некотором царстве, за тридевять земель и т. д.», ее начало всегда реалистично и тотчас вводит в круг действующих лиц и сферу действия. «Вот у царя было три сына; старшего звали...», «жил-был старик со старухой и крайне бедно́ они жили», «как король жил с женой, и надо ему отлучиться...» и проч. Все это, как и общее невнимание к сказочной обрядности, стоит в связи с тем, что внимание сказительницы всецело поглощено бытовыми в психологическими моментами. Не следует думать, что это слабое выражение сказочной обрядности при наличии углубленного реализма является только личной особенностью Винокуровой. Отнюдь нет, оно встречается, напр., и у замечательного пермского сказочника Ломтева и у других сказателей-реалистов. Очевидно, последовательное развитие и углубление реалистической стороны ведет неизбежно к ослаблению канонических моментов, сохранение же и преобладание фантастики тесно связано и с сохранением в более полном виде сказочной обрядности.

Бой Еруслана Лазаревича со змеем.

Психологический уклон Винокуровой с огромной силой проявляется и в композиции ее сказок. У нее совершенно отсутствует многосюжетность, многоэпизодность, и это — особенно в связи с отсутствием повторения — придает ее сказкам некоторую монолитность, цельность и единство.

Она выдвигает на первый план два-три эпизода, задерживается на них и подробно развивает. При чем, эти эпизоды далеко не все являются центральными по их значению в развитии сюжета; в изложении же их внимание сказочницы направлено не на внешнюю мотивировку, не на строгую последовательность фактов, но на мотивировку внутреннего характера, на внутренние пружины действия. И здесь она обнаруживает незаурядные качества психолога-наблюдателя.

Особенно отчетливо проявилось это в сказке «Колдун и его ученик» (наст. сб. № 18). Схема такова: сын старика, попав к колдуну, выучивается разным хитростям. Возвратившись к отцу, он превращается в коня (иногда в птицу) и велит отцу продавать себя, строго наказывая не продавать с уздой (с клеткой), иначе он не сможет снова оборотиться в человека. Два раза продает его старик и два раза тот возвращается обратно. На третий раз отец все же продает его с уздечкой, и он попадает в руки колдуна.

Эта схема одинакова почти во всех вариантах, но причины и обстановка последней купли индивидуализируются сказителями. Обычное объяснение: старик соблазняется большой суммой денег. Напр., у Афанасьева (№ 140, вар. d

): «продай с уздечкой — надбавлю», говорит купец. В украинских сборниках — покупатель предлагает продавцу столько золота, сколько тот может взять (Чубинский, II, № 102); цыган-покупатель прибавляет на узду пять рублей. Старик соображает: «узда стоит всего тридцать копеек, а он целых пять рублей дает», не может устоять от соблазна и уступает коня с уздечкой (Рудченко, ч. II, № 29), у Афанасьева (вар. b) старик просто забывает снять узду; то же у Яворского (№ 36). В Пермском сборнике Зеленина (№ 59) как бы смешиваются два эти мотива вместе: старику надбавили — вместо трехсот рублей дали пятьсот — и он на радостях забыл снять «абродачку». Иногда купец отбирает узду силой. Так у Чубинского (т. II, №№ 103, 104), у Афанасьева (вар. c). Иногда покупатель обращается за содействием к окружающим, и общественное мнение присуждает уступить вместе с конем и уздечку. Так в основном варианте Афанасьева. «На деда накидываются все барышники». «Так де не водится, продал лошадь — продай и узду». Дед вынужден уступить. Приблизительно так же передается в варианте, напечатанном в «Живой старине» (1895, III—IV). В сказке Ф. И. Аксаментова (сборник Азадовского) колдун-покупатель обращается к полиции — и та заставляет продать с уздечкой.

Наконец, в некоторых вариантах встречается мотив обиды: записи Садовникова, Афанасьева (вариант c), Вятский сборник Зеленина. Наиболее полно разработан этот мотив в первом сборнике у знаменитого Новопольцева: «Старик ведет сына лесом. На березке каркат ворон. Старик спрашивает сына: «Ты у Оха жил, дак можош знать, что ворон-то каркат». — Сын отнекивается от ответа, боясь рассердить отца. Тот настаивает. Тогда сын говорит, что ворона предсказывает ему царство. «Ему быть чарем да ноги мыть», а отцу — «ополоски пить». Старику это не понравилось, и он грозится еще раз его продать (Оху он был не просто отдан в ученье, а продан). Затем следуют обычные две продажи. На вырученные деньги живут два года. На третий год старик снова ведет продавать сына, вспоминает старое предсказание и решает продать «с оброткой». «Он мне назлил, так я его продам и с обороткой».